– Графиня, что это с вами? Просто нелепо. Неужели вы думаете, что я позволю вам жертвовать собой, да еще в такое время? Присядьте и давайте обсудим все по порядку.
Оглушенная бурей чувств, Бельвейн сидела, крепко прижимая к груди драгоценный Дневник. В эту минуту жизнь казалась ей особенно прекрасной, единственным темным пятном было то, что менестрели все-таки, по-видимому, не сложат о ней песен. Ничего не поделаешь, нельзя же получить все разом.
Король решительными шагами расхаживал по залу и говорил:
– Я отправляюсь на войну и оставляю горячо любимую дочь. Разумеется, в мое отсутствие править страной будет она. Но я хочу, чтобы Гиацинта знала, что в любую минуту может обратиться к вам, графиня, за поддержкой и помощью. Уверен, что полностью могу на вас положиться, поскольку вы только что представили мне неопровержимое доказательство вашей преданности.
– О, что вы, ваше величество! – протестующе воскликнула графиня и с торжеством отметила про себя, что труды не пропали даром.
– Гиацинта еще совсем девочка, – тем временем продолжал король. – У нее нет никакого опыта. Она нуждается…
– В руководящей материнской руке, – мягко подсказала графиня.
Веселунг смешался и отвел глаза в сторону. Вообще-то, ему следовало бы немедленно объясниться. Но… но столько еще нужно успеть до завтра… Пожалуй, лучше отложить это до конца войны.
– У вас не будет никакой официальной должности, кроме прежних, – продолжил он поспешно, – но я хотел бы, чтобы принцесса во всем следовала вашим советам.
С некоторых пор графиня только об этом и мечтала, но, конечно, в подобной ситуации необходимо было проявить подобающую скромность.
– Я сделаю все, что в моих силах, ваше величество, – с радостью. Но разве Советник…
– Советник поедет со мной. Он, конечно, не боец, зато силен в заклинаниях. – Король огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что они одни, и продолжал, понизив голос: – Он как-то говорил, что разыскал в архивах одно очень сильное заклинание. Если нам удастся применить его перед первым сражением, наши доблестные войска смогут… ээ… проявлять свою доблесть, почти не встречая сопротивления.
Графиня застенчиво пролепетала:
– Но есть же и другие образованные мужчины… Они гораздо лучше разбираются в государственных делах, чем мы, бедные женщины («Что за чушь я несу», – думала она про себя), и они смогут дать ее высочеству несравненно более ценные советы…
– Такие мужчины, – прервал ее Веселунг, – понадобятся мне самому. У меня каждый человек на счету! В войне с Бародией будет участвовать все мужское население Евралии, поэтому наша страна на некоторое время превратится в страну женщин. – Он искоса взглянул на графиню и улыбнулся. – Это будет страна, в которой… ээ… каждый… то есть…
Было совершенно очевидно, что король изо всех сил старается и никак не может придумать что-нибудь очень галантное, и графиня по доброте души решила избавить его от мучений.
– О, ваше величество, – она потупила взор, – это, право, слишком любезно с вашей стороны…
– Д-да нет, нисколько, – растерялся король, пытаясь припомнить, что же он такое сказал. В конце концов он предпочел откланяться. – К сожалению, графиня, я должен вас покинуть. У меня масса дел.
– У меня тоже, ваше величество. – Она сделала реверанс и вышла из зала, зажав под мышкой Дневник.
А Веселунг, который никак не мог избавиться от ощущения какой-то внутренней неудовлетворенности, вернулся к письменному столу и взялся за перо. Когда десять минут спустя Гиацинта заглянула в библиотеку, весь стол был завален обрывками бумаги, и она невольно наткнулась на несколько примечательных фраз:
«В подобной стране я стал бы счастливейшим из подданных…»
Остальные были еще короче:
«Это, дорогая графиня, было бы моей…»
«Страна, в которой даже король…»
«Счастливая страна…»
Последнее было зачеркнуто и поверх него написано:
«Плохо!»
– Отец, что все это значит?
Веселунг вскочил, покраснев до корней волос.
– Ничего, дорогая, ничего… Я просто… Видишь ли, мне, безусловно, необходимо будет обратиться с речью к народу. Вот я и набросал несколько… Как бы то ни было, они мне больше не нужны.
