Когда-то был человеком - страница 8

Для начала я всегда выискивал какого-нибудь отца семейства, благоговеющего перед любым представителем власти. Я становился сзади и чуть сбоку от человека, выразительно кашлял и глядел на него требовательно и властно, нетерпеливо при этом раскачиваясь на носках. В руках у меня была пачка старых использованных билетов, оставшихся от предыдущего плавания, которые я держал на виду. Если избранная мною жертва реагировала не сразу, я мерил ее презрительным взглядом с головы до ног и при этом неодобрительно цокал языком. Во всех без исключения случаях мой ничего не подозревавший объект розыгрыша начинал торопливо рыться в сумках, похлопывать себя по карманам, чтобы затем с облегчением вручить мне билет, наличие которого предусмотрено законом о пассажирских перевозках, но который я у него не просил. Стоило первому показать мне его, как другие пассажиры при моем приближении уже держали свои билеты наготове. За 1961–1966 годы я добросовестно проконтролировал многие тысячи пассажиров – пока мы не отказались от наших напряженных морских путешествий. При этом я мог бы обогатиться, ибо мне попадалось и немало «зайцев». Пойманные на месте преступления безо всяких разговоров выражали желание заплатить на месте, от чего я всегда великодушно отказывался. «Договоритесь об этом с моим коллегой, когда он к вам подойдет». Наживаться на этом я не хотел.

Порой я рисковал, заходя слишком далеко в своих розыгрышах. Изучал особенно долго и внимательно чей-нибудь билет и в заключение дружески обращался к его законному владельцу: «Значит, едете в Юист? Тогда вам нужно будет сделать пересадку в Лангеоге».

Это была, разумеется, чушь собачья, поскольку паромные суда курсировали исключительно по прямым маршрутам. Часто в подобных случаях после короткого замешательства человек разражался смехом, но порой возникали ожесточенные дебаты между пассажирами, вплоть до жутких семейных скандалов. «Говорила я тебе, Карл-Хайнц, что нам нужно было сесть на другой пароход!» – «Да, но кто мог подумать! В прошлом году «Фризия-3» ходила по прямому маршруту…» Однажды я позволил себе бессовестный розыгрыш на набережной. Мы должны были отправиться на гастроли на остров Гельголанд. На корабль, выходивший из Бремерхафена, мы опоздали. Единственная возможность не провалить гастроли – это мчаться на машине сломя голову в Куксхафен и там успеть сесть на гамбургский корабль. На пристани «Старая любовь» скопилась к тому времени длинная очередь из любителей однодневных морских прогулок. Не менее 800 человек ожидали прибытия теплохода из Гамбурга, все хотели попасть на Гельголанд. Мы знали «Герб Гамбурга» еще по прошлым поездкам – это был огромный теплоход с оркестром на борту. Однако при виде толпы, скопившейся на набережной, и учитывая, что эта посудина в выходной день подвалит уже переполненной, нам стало ясно, что, если мы не получим мест в каютах – а мы их не получим, потому что поздно спохватились, – нам придется весь путь простоять. И все это при сильной качке и мерзких запахах на палубе – неизбежном следствии «морской болезни» и бумажных пакетов, которые раздают пассажирам, чьи чувствительные желудки не выдерживают качки. Было принято единодушное решение: мы как представители трудящихся слоев, которые добираются к месту

Дитрих Киттнер обладает высоким мастерством перевоплощения

работы, имеем преимущественное право перед искателями развлечений. Называйте это как угодно, хоть чистым эгоизмом. Но было ясно, что наше предстоящее выступление пострадает из-за путевых тягот. А выступление для нас было превыше всего на свете. Согласно такой логике, нам не оставалось ничего другого, как попытаться первыми попасть на борт и постараться занять более или менее сносные места.

Богатый жизненный опыт подсказывал нам, что взывать к сознанию людей, часами стоящих в очереди, объясняя им наше тяжкое положение, – дело заведомо бессмысленное: попробуйте подробно сотни раз объяснить каждому в отдельности нашу ситуацию. Что же делать?

Выход нашелся, причем легче, чем мы думали. В путевом реквизите была обнаружена древняя, но всамделишная кондукторская фуражка начала столетия – зеленая, с большой цифрой «семь» на видном месте. Для реализации нашего плана вид у нее был подходящий – вполне служебный. Я нахлобучил ее на голову, а лицу постарался придать служебно-должностное выражение. Коллеги между тем разгружали машину в конце очереди.