Все это было очень загадочно, но, очевидно, эти люди в необыкновенных костюмах знали лучше, что нужно делать. А все-таки странные люди, и комната странная… Должно быть, он попал в какое-нибудь только что основанное учреждение… Тут его осенила новая мысль… подозрение. Может быть, это помещение какой-нибудь публичной выставки? И он пролежал здесь все это время? Как мог Уорминг допустить это?.. Ну, хорошо же: если так, он ему покажет, он с ним поговорит!.. Но нет, не может быть. На выставку не похоже. Да и где же видано, чтобы выставляли напоказ голого человека?
И вдруг неожиданно для себя он понял, что с ним случилось. В один миг, без всякого заметного перехода от подозрения к уверенности, он понял, что спячка его длилась бесконечно долго. Теперь он знал так твердо, словно разгадал каким-то таинственным путем чтения мыслей, что означал этот почтительный, почти благоговейный страх, написанный на лицах окружавших его людей. Он смотрел пронзительным взглядом. И в этом взгляде они, казалось, тоже прочли его мысль. Губы его зашевелились: он хотел заговорить и не мог. И почти в то же мгновение у него явилось необъяснимое побуждение утаить свое открытие от этих людей, желание говорить совершенно прошло. Он молча смотрел на свои голые ноги, весь дрожа.
Ему дали выпить какой-то розовой жидкости с зеленоватой флуоресценцией и с привкусом мяса, и силы его быстро поднялись.
— Это… помогает… Мне лучше теперь, — выговорил он с трудом.
Кругом послышался почтительный шепот одобрения.
Так и есть: он спал страшно долго. Может быть, год или больше. Теперь он знает наверняка. Он снова сделал попытку заговорить, но снова ничего не вышло. Он поднес руку к горлу, откашлялся и с новым отчаянным усилием попробовал в третий раз.
— Долго ли… — начал он, стараясь говорить ровным голосом, — долго ли я спал?
— Да, довольно долго, — ответил белокурый молодой человек, быстро переглянувшись с остальными.
— Сколько времени?
— Очень долго.
Грехэм вдруг рассердился.
— Ну да, я понимаю, — сказал он с нетерпением. — Понимаю, что долго. Но я хочу… хочу знать, как долго. Год? Или, может быть, больше? Несколько лет, может быть? Я хотел еще что-то… Забыл что… У меня путаются мысли. Но вы… — он вдруг зарыдал, — зачем вы от меня скрываете? Скажите, сколько времени…
Больше он не мог говорить. Тяжело дыша и утирая слезы, он молча сидел, ожидая ответа.
Они вполголоса о чем-то советовались между собой.
— Ну что же? Сколько лет? — спросил он слабым голосом. — Пять? Шесть?.. Неужели больше?
— Гораздо больше.
— Больше?!
— Да.
Он смотрел на них вопрошающим взглядом. От волнения у него дергалось все лицо.
— Вы проспали много лет, — сказал рыжий.
Грехэм выпрямился. Он смахнул набежавшие слезы своей прозрачной рукой и повторил: «Много лет…» Потом закрыл глаза, опять открыл и в недоумении озирался вокруг, останавливая взгляд то на одном, то на другом, то на третьем чужом, незнакомом лице.
— Сколько же? — спросил он наконец.
— Вы должны приготовиться… Вы очень удивитесь.
— Ну?
— Более гросса лет.
Это незнакомое слово вывело его из себя.
— Больше чего? Как вы сказали?
Двое старших стали шептаться. До него долетели слова «десятичная система», но к чему они относились, он не разобрал.
— Сколько, вы сказали? — повторил он с гневом свой вопрос. — Говорите же! Не глядите на меня так. Говорите!
Они продолжали шептаться. На этот раз он уловил конец фразы: «Больше двух столетий».
— Что? — вскрикнул он, быстро поворачиваясь к самому молодому, который, как ему показалось, произнес эти слова. — Кто это сказал? Что такое? Два столетия?
— Да, — ответил рыжий, — двести лет.
Грехэм машинально повторил: «Двести лет». Он приготовился услышать большую, очень большую цифру, но это конкретное «двести лет» ошеломило его.
— Двести лет! — повторил он еще раз, напрасно силясь охватить воображением необъятную бездну, разверзшуюся перед ним. Ах, нет, не может быть!
Они молчали.
— Как вы сказали? Повторите еще.
— Двести лет. Ровно два столетия, — повторил рыжий.
Наступила пауза. Грехэм со слабой надеждой смотрел то на одного, то на другого… Но нет, они не смеялись: лица их были серьезны. Он понял, что ему сказали правду.
