Серебряный кругляш за долю секунды преодолел расстояние между их ладонями. Женщина поймала идола с удивительной ловкостью для того, кто за все время беседы даже не взглянул на своего собеседника.
А вдруг случится чудо, и мойры оборвут ее нить уже через секунду? Но нет, с каких пор он стал рассчитывать на чудеса?
Настороженно прищурившись, мужчина следил за тем, как человек подносит самую дорогую для него вещь к своим губам, омывая серебро долгим, горчим выдохом. А когда женщина начала шептать что-то хорошо заученное и страшно убедительное, все в груди волнительно сжалось. Брес смотрел на ее манипуляции как немощный ребенок, у которого взрослый отбирает любимую игрушку. И ненавидел ее за то, что она заставляет его чувствовать себя настолько жалким.
И сколько ему придется ждать момента воссоединения? Казалось, эта монета ничего для него не значит, но теперь, стоило ей исчезнуть из его рук, как Бресу кажется, что у него забрали небывалое по силе оружие. И он хотел вернуть его себе как можно скорее. Так когда? Год? Десять лет? Двадцать? Судя по голосу, женщина еще молода, а значит до момента ее смерти могут пройти и все пятьдесят.
Вот он, тот самый момент, когда Брес понял, что время — важная часть и его жизни тоже.
Нищенка же, не отвлекаясь на его терзания, достала длинную прядь обрезанных волос, обвязав ими монету. Брес напрягся сильнее, когда ее рука пренебрежительно кинула серебро в чашу, где на донышке чернела уже почти свернувшаяся кровь.
— Мое. — Произнесла она отчетливо, указывая на чашу, в которой блестела монета. — Мое. — Она указала не себя, намекая на душу. После чего гордо распрямила плечи и указала на Бреса. — Мое.
* * *
Постепенно нарастающий мужской смех, превращающийся в гомерический хохот, отрезвил Айрис. Нагнувшись, она подняла чашу и достала из нее монету. Первую она неглубоко закопала, вторую спрятала в складках одежды. И все это под неудержимое веселье ее нового фамильяра (умереть, не встать — это действительно работает).
— Твой? Твой?! Ха-ха-ха! — Кажется, от хохота сотрясались горы и небеса, но Брес был неумолим.
А Айрис не торопилась ему объяснять, что это — просто часть ритуала, а не слова ее мечты. Будь ее воля — она бы с радостью их опустила.
— В этот самый момент, смертная, над тобой смеется женская половина божеств всех существующих пантеонов. — Заявил он под конец, тяжело вздыхая.
— Четверть.
— Что?
— Женских божеств в общей сумме всех пантеонов, не половина, и даже не треть. А четверть. — Поправила Айрис тихо, запахиваясь в рубище, пронизываемое ветром. — Странно, что этого не знает их любимец.
Перед глазами стояла безынтересная земля. Откуда-то сбоку доносился соблазнительный голос мужчины, который покорил своей красотой эту «четверть».
— О, буду знать. А теперь, дорогуша, позволь откланяться. Можешь молиться на эту монету, хранить ее в изголовье, разрешаю целовать ее и даже представлять всякие непристойности. Но постарайся ее не потерять, потому что после твоей бесславной кончины, я потребую ее назад.
— Не стоит переживать. — Проговорила Айрис, подбираясь ближе к защитному кругу, начертанному на каменной неровной плите. — Свою монету ты получишь еще до рассвета. — Требовательный вопрос, облаченный в напряженное молчание, заставил ее продолжить: — Неосознанно, но неизбежно любой бог привязывается к какой-нибудь материальной вещи, которая с тех пор становится его олицетворением. Сами того не зная, он или она наполняют вещь смыслом, душой и в итоге сковывают себя с этим предметом… мы называем его идолом. Если идол попадет в руки знающего, что с ним делать, то божество или демон будет обречен служить ему. Так вот, дабы не наступить на те же грабли во второй раз, советую тебе держать ее все время при себе и никому о ней не рассказывать.
— Когда я соберусь прислушиваться к советам людей, я дам тебе об этом знать в первую очередь. — Отозвался раздраженно мужской голос. — Как ты и сказала, я всегда носил ее при себе. Даже я сам не знал о том, что долбаная монета — моя слабость. И какой в этом толк, если я все еще стою здесь?
