Мы почти дошли до лестницы. Дождь похож на водяную пыль, но лицо, шея и руки у меня мокрые.
– Нейша, зачем ты наврала полицейским? Сказала, что мы на озере резвились? Почему не рассказала правду?
– Я тебя боялась. Ты убедил меня пойти на озеро. Я подумала, вы с ним заодно. А потом испугалась, что ты станешь мстить, если я скажу правду.
Ощущение такое, будто из меня вычерпывают внутренности. Я напугал Нейшу? Мне худо от одной этой мысли.
– И потом, мне бы пришлось рассказать им все, – продолжает она. – Все, о чем я говорила тебе. На такое я решиться не могла.
– Не понимаю. Ты не сделала ничего плохого. Это он над тобой издевался. Ты пыталась защититься.
– Легко говорить, когда мы вдвоем. А когда даешь показания… Возникает чувство, что ты тоже виновата. Стыдно.
Она отворачивается. Я беру ее за руку и осторожно поворачиваю лицом к себе. Нейша по-прежнему не смотрит мне в глаза.
– Ты не виновата. Ни в чем не виновата. Поверь мне, Нейша…
Мне хочется ее обнять. Прижать к себе.
Внизу, где кончаются ступени, кто-то есть. Бледная, едва заметная фигура.
Я застываю на месте.
Фигура выплывает из сумрака, направляется к нам.
– Что случилось? – спрашивает Нейша, поворачиваясь ко мне.
Человек. Он поднялся лишь на середину лестницы, но я уже знаю, кто это. Роб. Он зол. Сильно зол.
– Бежим! – кричу я. – Быстро назад, в дом!
Силой тащу Нейшу обратно. Надо успеть вернуться домой.
– В чем дело? – кричит она. – Что случилось?
Мы взбегаем на крыльцо, шумно вваливаемся в прихожую. Я хватаю кухонное полотенце и торопливо вытираю лицо и волосы.
– Это дождь. Дождь…
Протягиваю полотенце Нейше. Она стоит в проеме входной двери, недоуменно глядя на меня. Роб исчез. Он не погнался за нами. Мы в безопасности.
– У меня даже пальто не намокло, – недоумевает Нейша. – Может, объяснишь, что случилось? Ты меня пугаешь.
Что случилось? Она спрашивает, что случилось. Она не знает. Не видит того, что вижу я. Мне кажется, я понимаю происходящее со мной, но сначала должен удостовериться и лишь потом рассказать ей… если…
– Ничего особенного. Просто у меня нервная реакция на дождь после… сама знаешь.
– Тогда не провожай меня. Оставайся дома. Я прекрасно дойду сама.
– Хорошо. Но ты хотя бы зонтик возьми, а то промокнешь.
Не могу поверить, что спокойно позволяю Нейше уйти одной.
Она чуть прищуривается, будто хочет спросить о чем-то, но потом говорит совсем другое:
– Не волнуйся. У меня есть зонтик. – Хлопает по сумке, висящей на плече. – Ты мне позвонишь?
– Да. Обязательно.
Мне важно знать, что она благополучно вернулась домой.
– У тебя… у тебя его телефон? Я очень удивилась, когда ты первый раз позвонил. Это…
– Понимаю. Нигде не могу найти свой мобильник. Может, остался на дне озера.
Нейша краснеет, и я вслед за нею. Чувствую, как кровь приливает к лицу при мысли о снимках. Ее снимках.
Она опять что-то хочет сказать, но лишь кусает губы, а затем бормочет:
– Ладно. Пока.
И выскальзывает из нашего дома. Я слышу ее шаги. Каблуки сапог стучат по бетону. Закрываю дверь, приваливаюсь к косяку и пару минут пытаюсь успокоить дыхание, разобраться с лавиной голосов и картинок, мелькающих в памяти. Я жду, когда они сложатся во что-то более осмысленное.
До сих пор не могу прийти в себя от того, что рассказала мне Нейша. Сейчас я должен был проводить ее до дома. У меня столько вопросов. Но она права. Необходимо поговорить с мамой.
– Мам, ты где?
– Здесь я.
Голос тусклый, монотонный. Она в гостиной, сидит на диване. Журналы валяются на кофейном столике. У нее в руках старая школьная фотография. Мы с Робом в одинаковых рубашках и галстуках, волосы прилизаны. Мама что-то бормочет. Я с трудом разбираю ее слова.
– Такой молодой. Такой молодой.
Ее сын, погибший в семнадцать лет. Старший сын, убитый младшим.
– Я знаю. Мне тоже тяжело.
Кажется, она не слышит моих слов.
– …Ты думаешь, малые дети, ничего не понимают. Всё они понимают, даже когда еще ползунки. Мне бы это раньше уяснить. Уйти от этого мерзавца. А я не думала… представить не могла.
Она кладет снимок и сцепляет руки, водя изуродованным мизинцем по большому пальцу.
– Мам!
Она поднимает голову. Я стою в дверях.
