Ремеслом моэля занимается Фейгин до сих пор, и несть числа сынам Израиля, которых он приобщил к брису, к союзу праотца нашего Авраама со всемогущим Творцом. И ремесло это действительно приносит кое-какой доход, особенно когда речь идет об «ишувниках» — богатых деревенских евреях. В таких случаях привозят моэля к месту праздничного события в роскошной коляске, запряженной парой прекрасных лошадей, а потом еще и угощают, и кормят, и поят до отвала. А на прощанье, вдобавок к рублям, дают ему с собой еще и полдюжины курочек, и сотню яичек, и другие подарки.
Но был у Хаима-Якова и еще один заработок. Как известно, в период между Песахом и Шавуот, в дни омера[14], запрещены свадьбы народу Израиля. Лишь за три дня перед Шавуот дозволено жениться счастливым парам. Женихи и невесты идут под хупу, и тут уже по горло работы у тех, кто помогает свершиться святому обряду. В этот сезон счастья, бывало, устраивались по три-четыре свадьбы в день. Допустим, их играют у нас в Гадяче, и одновременно с ними назначена еще одна свадьба, у «ишувника». Что делать? Раввин в городе один — кто тогда освятит молодую пару в деревне? Как это кто — понятное дело, что он, Хаим-Яков, уважаемый резник! Эх, не знал настоящей радости тот, кто хоть раз не бывал на хупе в доме богатого «ишувника»! Особенно если он — из людей, известных своей еврейской ученостью!
«Реб Хаим-Яков, пожалуйте сюда… Реб Хаим-Яков, пожалуйте туда… Попробуйте того, обратите внимание на это…» — короче говоря, домой возвращаешься и сытым, и веселым, и таким хмельным, что Господи помилуй!
— Но, Ефим Айзекович, — перебивает поток его речи Вениамин, — почему же тогда вы бросили все это изобилие и занялись медовухой?
Дождь тем временем кончился; с края навеса падают на землю редкие капли. Снова расчистилось небо, все слабее слышны звуки дождевых потоков и ручейков, все сильнее поднимается шум рыночной суеты. Под его аккомпанемент слушает Вениамин удивительный рассказ бывшего резника Хаима-Якова Фейгина — рассказ об изюмном и плодовом вине.
Дело в том, что, помимо уже перечисленных источников дохода, был у Фейгина еще один — от пасхального вина. Покупаешь пудовый мешок изюма: обычно это такая единая глыба слипшихся ягод. Сначала рыхлишь эту глыбу, разделяешь ягоды, а потом сечешь их на мелкие кусочки, чтобы лучше было брожение. Тут важно знать меру, не переборщить. На фунт изюма идут два с половиной стакана воды. С полпуда ягод получаешь ведро, то есть пятьдесят стаканов вина. И еще: ни в коем случае нельзя мыть изюм до того, как забродит! Ведь от чего получается правильное брожение? Правильное брожение получается от крошечных бактерий, которые живут на ягодах изюма. Стоит только смыть эти бактерии — и все, испортил процесс!
Вениамин удивленно наблюдает за тем, как распаляется старый Фейгин по мере рассказа. Стоит ли так волноваться из-за изюмного вина?
Итак, берешь размельченный и немытый изюм, закладываешь его в бочонок и заливаешь первую порцию воды из расчета два с половиной стакана на фунт. Ставишь бочку в теплое место, лучше всего возле печки, пусть бродит. Через три дня вынимаешь изюм, отжимаешь, перекладываешь в другой бочонок и добавляешь еще полстакана на фунт. После второго брожения снова отжимаешь, на этот раз особенно тщательно, и выбрасываешь получившуюся массу. Но если ты думаешь, что на этом все закончено, то сильно ошибаешься. Нужно еще процедить! Это нелегкая задача, если ты хочешь получить вино действительно высокой очистки. Как происходит процеживание? Берешь кусок чистого полотна, расстилаешь его над пустой бочкой и заливаешь первую порцию вина. Сначала, пока еще не забиты промежутки между волокнами ткани, жидкость получается мутной. А потому нужно продолжать процеживание до тех пор, пока вино не станет прозрачным…
Странное дело: чем скучнее рассказ об изюмном вине, тем больше воодушевляется рассказчик.
— Ефим Айзекович! — снова прерывает его Вениамин. — Но почему, во имя Всевышнего, по какой такой причине вы оставили столь уважаемую профессию резника и занялись изюмным вином?
Старик качает головой. Всему причиной заместитель фининспектора. Дело было в двадцать третьем году. В один прекрасный день, незадолго до Песаха, когда солнце сияло в небесах, по горло занятое просушкой грязных улиц и подготовкой мира к весне, в доме Фейгина отворилась дверь и вошел заместитель фининспектора Сидоров. Под мышкой Сидоров держал папку.
