— Ты хорошо потрудился, достойный сын мой, — произнес Фридландер-Бей задумчиво. В его голосе слышались неодобрительные нотки.
— Благодаря могуществу Аллаха, твоей мудрости и дару предвидения, я преуспел в своем начинании, — сказал я.
Папа кивнул. Он привык к тому, что его упоминают наравне с Богом.
— Прими наш скромный дар в знак благодарности. — Один из Булыжников сунул мне конверт, и я взял его.
— Благодарю тебя, о шейх.
— Восхваляй не меня, но Аллаха в Его бесконечной щедрости.
— Святые слова. — Я положил деньги в карман. Что ж, прием окончен?
— Многие из моих друзей расстались с жизнью, — размышлял вслух Папа, — я потерял также немало ближайших помощников. Следует позаботиться, чтобы в будущем подобное никогда не повторилось.
— Да, о шейх.
— Мне нужны надежные люди на ключевых постах, преданные соратники. Меня охватывает стыд, когда я вспоминаю, каким доверием облек Хассана.
— Он был шиитом, о шейх.
Фридландер-Бей махнул рукой.
— Тем не менее… Настало время восстановить разрушенное. Твоя работа еще не закончена, сын мой. Нам надо построить новую систему безопасности.
— Я сделаю все, что в моих силах, о шейх. — Мне очень не нравилось направление, которое приняла беседа, но я бессилен что-либо изменить.
— Лейтенант Оккинг умер и отправился в свой рай, иншалла. Его пост займет сержант Хаджар, человек, которого я хорошо знаю и не должен опасаться. Я хочу учредить новую важную должность посредника между моими будайинскими друзьями и городской администрацией, который станет наблюдать за действиями властей.
Никогда еще не чувствовал я себя таким маленьким и одиноким.
— На это место я избрал тебя.
— Меня, о шейх? — спросил я дрожащим голосом. — Но я не могу! Неужели ты действительно решил…
Он кивнул:
— Да будет так.
Ярость заставила меня забыть обо всем на свете. Я подскочил к нему и, вне себя, заорал:
— Пошел ты со своими погаными планами! Сидишь тут за огромным столом и играешь чужими судьбами, спокойно наблюдаешь, как убивают моих друзей, суешь свой «скромный дар» бедным людям, и тебя ни капли не волнует, что потом с ними случится, лишь бы денежки, не переставая, текли в твои карманы! Ты… Не удивлюсь, если окажется, что за агентом немцев Оккингом и Хассаном, работавшим на русских, скрывался один и тот же хозяин — ты!
Губы Фридландер-Бея сжались в тонкую полоску, и я сразу заткнулся, сообразив, что совершенно случайно попал в точку.
— Значит, я прав, да? — сказал я тихо. — В действительности тебя совершенно не беспокоило, что здесь происходит. Ты играл за обе стороны, а не стоял в середине, потому что ее не существовало. Был только ты, поганый живой скелет. Да в тебе вообще нет ничего человеческого! Ты не способен любить, ненавидеть, жалеть. Несмотря на твои молитвы и поклоны, ты пуст, как глиняный истукан. В горсти песка больше чувств, чем в тебе!
Самое странное, что Булыжники никак не мешали мне — не оттащили от стола, не превратили лицо в кровавое месиво. Они застыли как вкопанные. Очевидно, Папа знаком приказал им не прерывать мои излияния. Я сделал еще один шаг, и уголки губ Папы чуть приподнялись. Трогательная гримаса-улыбка на морщинистом, иссохшем лице старца-патриарха. Я застыл на месте, словно натолкнулся на невидимую стену.
Барака… Особая аура, которая окружает усыпальницы, мечети, а также святых и праведников. Я не в силах тронуть даже волосок на его бороде, и Папа прекрасно понимал это.
Он неторопливо вытащил из ящика стола какое-то серое пластиковое устройство, свободно уместившееся на ладони.
— Ты знаешь, что здесь, сын мой?
— Нет.
— Часть тебя. — Он нажал на кнопку, и ужас, превративший меня в дикого зверя, заставивший разорвать в клочья Хассана и Оккинга, вновь, словно раскаленная лава, затопил мозг…
Я очнулся, лежа на ковре у ног Папы, свернувшись в клубок.
— Прошло только пятнадцать секунд, — кротко отметил он.
Сжав зубы, я окинул его взглядом. — Так ты хочешь заставить меня слушаться?
Папа опять продемонстрировал свою гримасу-улыбку. — Нет, сын мой. Возьми. — Он бросил мне пульт, и я поймал его на лету. — Мне нужны любовь и доверие, а не страх.
