Сердце бьется тяжелыми, сильными ударами. Спуск позади. Я задираю голову и вижу там, на самой вершине, малюсенькую темную фигурку — это Юля. Она машет мне лыжной палкой. Зовет.
А рядом — опять:
— Молодец, дедушка. Вот не думала бы, что вы способны на такие подвиги. Оказывается, лыжи — ваша стихия!..
На подъеме гора всегда кажется круче, чем на спуске. Я пыхчу, отдуваюсь и еле ползу. Кажется, что горе не будет конца. Но вот уже можно различить полоски на Юлиных варежках, вот уже видны белые дочкины ресницы. Все! Вылез.
— Ой ты, папка! Как здорово. А страшно было?
— Немножко.
— А почему она тебя дедушкой назвала?
— Кто?
— Ну та, на индюшку похожая.
— А я и не расслышал, дочка.
— Ты у нас молодец, папка. Даже никогда не думала!
— Лыжи, Юленька,— моя стихия! Пошли. А то ты у меня совсем замерзнешь.
Мы долго пересекаем лес. Начинает темнеть. Юля мужественно старается идти со мной в ногу. Кажется, мы перестарались и забрели слишком далеко. Но выбора нет — хочешь не хочешь, а до станции дотащиться надо. Где-то в синеющей дали зажигаются первые огоньки. Где-то на шоссе сигналит машина. Юля сопит, но не жалуется.
Я стараюсь идти ровным неспешным шагом. Добрые мысли поселяются в голове.
«Не надо сдаваться усталости. Разве ж можно измерять жизнь прошедшими годами? В милиции, конечно, паспорт под настроение не переправят, а для себя — каких же мне сорок, когда настроение такое, будто вчера выпустили из института! Женька теоретизирует по поводу активного отдыха, а все ведь совсем просто: не живи в одном ритме. Переключайся! И тогда кровь никогда ни за что не скиснет...»
— Пап, а пап, скоро конец? У меня коленки прямо жутко как дрыгают.
— Скоро, дочка. Минут десять еще. Выдержишь или взять на буксир?
— Я сама дойду, только ты иди лучше рядом и рассказывай про что-нибудь. Интересное рассказывай.
— Ладно.
Пристроившись к Юле сбоку, я иду не сбавляя темпа и рассказываю ей о замечательном парне Витьке Трофимове. Это был удивительный человек. На Карельском фронте он уходил в тыл врага, обнаруживал себя и вызывал погоню. В надежде захватить языка финны не спешили открывать огонь, прирожденные лыжники, они гнались за Трофимовым по пятам, а он, как лиса, петлял и петлял до тех пор, пока не выводил преследователей на наши секреты. И тут уж языком оказывался не Витька, а его противники.
— Он был герой, папа?
— Конечно, герой, Юленька.
— Нет, он был Герой Советского Союза?
— Почему ты решила, дочка?
— А разве так каждый сможет?
— Он был обыкновенный герой. Под конец войны его наградили орденом Славы третьей степени.
— Это тоже хорошо?
— Еще бы!..
Так с разговорами мы незаметно добираемся до станции. На заснеженном перроне горланят какую-то бессмысленную песню два пьяных. Юля с опаской прижимается ко мне и шепотом спрашивает:
— А почему они такие пьяные, папка?
— Жить не умеют, не знают, на что силы тратят, вот и пьют.
— Лыжи не их стихия?
— Нет, дочка.
В вагоне Юля немедленно засыпает, да и я, разморенный теплом, клюю потихонечку носом.
Дома, скидывая с натруженных ног тяжелые ботинки, стаскивая просолившийся на спине лыжный свитер, думаю, как всегда при возвращении: «Хорошо жить на свете!»
Даго, четыре зайца и одна лиса
Даго — вислоухий темно-коричневый пес какой-то необыкновенной, кажется испанской, породы. Откуда Женька его выкопал,— понятия не имею. Знаю только, что эта операция была связана с длительными хлопотами и беспокойством. Когда же Даго водворился, наконец, в Женькином доме, разговоров об уме, нюхе, феноменальной памяти и охотничьей выучке собаки хватило месяца на три. Женька уверял, что с Даго можно охотиться... без ружья.
— Главное его правильно на след поставить, а там — только поспевай! Зайца загонит запросто, лиса чихнуть не успеет -— готова.
Возражать было бесполезно. Женька просто не слушал. Всем своим друзьям и приятелям он предлагал съездить поохотиться.
— Походим-побродим, сам посмотришь, какой у меня зверь, сам оценишь, тогда и поговорим....
Меня Женька приглашал тоже не раз, но и всегда отнекивался. Какая может быть охота под Москвой? По всей вероятности, мне так бы и не пришлось отведать охотничьих радостей, если б в середине зимы мы не столкнулись с Евгением Петровичем неподалеку от площади Пушкина.
