– Вставай. Поясницу застудишь, рыцарь.
Блейз едва-едва сумел поднять руку в латной перчатке. Человек усмехнулся, пальцы его сомкнулись вокруг запястья рыцаря. Хорошо смазанный доспех не подвёл, не выдал себя позорным скрипом.
– Б-благ-годарю, п-почтенный…
Человек с глефой коротко кивнул.
– Тебе лучше поспешить, рыцарь. Луна высоко, а неупокоенные, как я сказал, не ходят в одиночку. Где твой конь?
– Е-его н-нет… А ч-что осталось – в-вон т-там…
Блейз проклинал себя за позорное заикание. Демоны и преисподние, почему его так корежит ужас?! Его спасли, ему помогли – так отчего же ему так страшно?!
Человек обернулся. В стороне от дороги, саженях в тридцать, смутно виднелась тёмная груда с торчащими белыми рёбрами – всё, что осталось от Блейзова скакуна.
Дорогого, прекрасно обученного боевого коня, между прочим!
– Понятно, – кивнул рыцарю избавитель. – Тогда идём. Тебе опасно здесь оставаться.
Остатки гордости Блейза попытались было возмутиться, но взгляд его упал на недвижные останки костеца, и рыцарь поспешно прикусил язык. На ум очень вовремя пришли прелести Бисуми, и рассудительность, само собой, победила.
– Идём, – повторил человек и особенным образом свистнул. – Моя двуколка – она не подберётся близко.
Отчего повозка не могла подъехать прямо сюда, Блейз не понял. Дорога хорошая, почти ровная, да и лужи, если разобраться, совсем не так уж глубоки!..
Они немного прошли по тракту. По обе стороны лежала низкая равнина, покрытая негустым кустарником, среди которого вздымались покосившиеся менгиры древнего кладбища – собственно, именно ради него Блейз и явился сюда, надеясь собственноручно справиться с ночными тварями.
Пошел по шерсть, а вернулся стриженый, со жгучим стыдом подумал он.
Эх, Микониус, верный мой конь… это ж сколько золота отдать придётся за нового? Бисуми будет очень, очень недовольна. Он в конце концов обещал красавице новую…
Глефа поднялась, описала стремительный круг. Человек, её державший, свистнул вновь, и свист этот больше напоминал шипение змеи.
– Теперь подождём.
Ждать пришлось недолго – вскоре послышалось какое-то шуршание, шевеление, вроде как тяжёлые шаги не одной пары ног.
– Не пугайся, – начал было спутник Блейза, но у рыцаря уже отнялся язык.
Из-за поворота и впрямь появилась двуколка, влекомая…
Влекомая восьмёркой запряжённых в неё цугом мертвяков!
Самых настоящих, матёрых, ходячих мертвяков!
Луна осветила серые недвижные лица, пустые глаза, что только кажутся незрячими, руки-клещи, ноги в обмотках и кожаных ичигах. Неупокоенные тащили двуколку весьма бодро, однако застыли, стоило человеку с глефой ещё раз свистнуть.
– Прошу тебя, рыцарь. Как величать тебя, не скажешь?
Дурная, донельзя дурная примета открывать своё имя этому… этому…
Очевидно, сомнения отразились на лице Блейза, потому что его спаситель только усмехнулся и не стал настаивать.
– Садись, рыцарь. Путь до Хеймхольма неблизок, а звёзды, увы, благоприятствуют нежити.
Блейз сглотнул и стиснул эфес. Нет, всякие сказки слыхал он про своего ночного спасителя, но такого!..
– Ничего особенного. – Хозяин повозки перехватил взгляд рыцаря. – Неупокоенные, очищенные от зловредного влияния баньши, укрощённые и вполне пригодные к простой работе. Садись, прошу тебя.
Ближайшие четверо мертвяков дружно раскрыли прикрытые как будто крупными бельмами буркалы. В глазницах, как и положено, горел злобный зеленоватый огонь, челюсти задвигались, зубы заскрежетали, длинные пальцы, каких никогда не бывает у живых, задёргались, из кончиков высовывались и вновь прятались внушительные когти.
Потянуло сладковатым запахом тления.
– Но-но! – прикрикнул человек, тряхнул глефой; лунный свет отразился в отполированном клинке, упал на неупокоенных, и те мигом присмирели.
– Не бойся, рыцарь. Они у меня хорошо вышколены.
Блейз имел на этот счёт собственное мнение, но делиться им сейчас было явно не время и не место.
Кое-как, на предательски подрагивающих ногах, он забрался в двуколку, устроился на скамье.
Человек как-то по-особому встряхнул глефу, и оба лепестка её клинков исчезли, скрывшись в древке.
– Н-но!
Неупокоенные послушно влегли в постромки, двуколка сдвинулась с места, тут же изрядно накренившись – колесо угодило в рытвину.
