— Это мой дом. Муж ушел грузить песок для вас. Я и сама таскаю песок, но сегодня ребенок заболел. Ви-си[10] взорвали мину? Я ничего не знаю.
Шау принялась унимать плачущего ребенка, потом сказала:
— Хорошо, я покажу, только не выдавайте меня. Ночью я видела, как приходили двое и выкопали убежище за садом. Они угрожали мне, тыкали винтовками в грудь. Я очень боюсь их.
Солдаты сразу рассыпались и окружили сад. Потом, стреляя на ходу, бросились к укрытию. Но нашли там лишь валявшиеся на земле клочья банановых листьев и — в центре убежища — электрическую проводку.
— В эти листья, — пояснил переводчик, — заворачивают новогодние пироги. Листья совсем свежие. Значит, бандиты жрали пироги перед уходом.
Ей переводчик сказал:
— Господин лейтенант говорит, отныне, если увидите что-нибудь такое, вы должны немедленно сообщить нам. Господин наградит вас долларами, не надо будет песок носить.
— Но я ведь не знаю американского языка, как я объяснюсь с ним?
— Хватайте любого встречного за руку, скажите только «ви-си, ви-си», потом укажите на них.
— Да что вы! Они меня сразу убьют. Спи, малыш. Не бойся, спи.
В то время каждый искал способ, как половчее бить янки, вот и Шау Линь нашла свой и отличилась в первом же бою…
Дойдя до этого места, Нам Бо вдруг поднял глаза к небу.
— Ну, все! Снимаем гамаки. История еще длинная, а уже смеркается.
Развязывая веревки и скатывая гамак, я все время думал о Шау Линь.
— Мы-то увидим ее, Нам Бо?
Но он и не глянул в мою сторону, сделав вид, будто ничего не расслышал, и знай себе возился со своим вещмешком.
Я взглянул на небо, необъятное лазурное небо. Там, в вышине, мириады звезд и созвездий, просто пока я не вижу их. Но вскоре, когда стемнеет и мы вдвоем двинемся через поле, множество светил — больших и малых — засверкает в небе.
Всякий раз, стоило подумать, что вот настанет день и я возвращусь домой, у меня так прямо мурашки по телу бегали. Представлял себе, как повалюсь навзничь в траву и долго буду глядеть в высокое небо, полной грудью вдыхая воздух, напоенный запахами трав, ароматом лотосов… Как я буду стоять среди поля, с головой утопая в густой траве, и, замирая, прислушиваться к шелесту волн, бегущих по траве и захлестывающих меня, а потом заплачу, заплачу, как ребенок. Ведь прошло двадцать лет! Родная земля! Какое счастье — снова вернуться к тебе…
Но вот теперь, ранним утром, когда я наконец достиг этих мест и ступил на землю, поросшую заветной травой, у меня уже не было сил радоваться по-настоящему. Всю ночь я без отдыха пробирался через заболоченное поле — проклятая топь! — живот сводило от голода, ноги и руки дрожали, я едва переводил дух. Да к тому же, повались я сейчас с восторженным криком на траву, Нам Бо явно решил бы, что я спятил. Но разве возбраняется мечтать? Кто из нас время от времени не предается этому приятному занятию?
Я готов был опуститься на землю где попало и, привалясь спиной к вещмешку, хоть ненадолго дать отдых гудевшим ногам, но Нам Бо уже торопил меня.
— Вперед, быстрее! — Голос его зазвучал сердито. — Почему пистолет ваш болтается в кобуре? Зарядите его и держите в руке.
Он вымотался не меньше, чем я, но шел вперед все тем же ровным шагом; чуть сутулясь, продирался он через травянистое болото, резиновые сандалии крепко держались у него на ногах. В отличие от меня и от кадровых работников одного с ним ранга он не носил пистолета — на боку у него висели три гранаты, и, кроме того, он вооружился автоматом «АК». Он зарядил его и, взяв наперевес, направлял дуло то на высившийся впереди травостой, то на заросли камыша справа и слева, готовый тотчас открыть огонь по вражеской засаде.
Солнце еще не показалось на горизонте, и самолеты не гудели покуда, но я уже разглядел в небе черные точки — это вертолеты кружили над Меконгом; взрывов не было слышно, но я увидел черную полосу дыма, протянувшуюся от одной из точек вниз, — враг обстреливал ракетами какую-то деревню.
Чуть поодаль в небе что-то блеснуло, потом вроде загремел гром, и над разорвавшимися шариковыми бомбами поднялся густой белый дым, похожий на облако.
