Не придавай важности сегодняшним огорчениям. Завтра у тебя будут новые.
Арнольд Шенберг
Кузнецов Максим Анатольевич, директор свободнинского мясокомбината, как-то в ресторане по пьяне, ляпнул о том, что пора сменить Кутового.
– Засиделся Иваныч. Пора уступать место молодым.
– Уж не ты ли тот самый молодой? – спросили в компании.
– А хоть бы и я? Чем я вам плох в мэрах?
– Не смеши, Макс, пей давай.
– Я серьезно!
– А если серьезно, то ты на мясухе своей круто в гору прешь. На хрена тебе в мэры?
– А что б было.
– Плюнь! Канализацию да свет без конца в городе ремонтировать?
Таким кабацким разговорам в любое другое время не придали бы значения, но теперь, когда город стоял на пороге выборов мэра, эту пьяную пустую болтовню во всех подробностях передали Кутовому. Тот виду не подал, что обеспокоен, но утром следующего дня вызвал к себе Профатилова.
– Выборы еще не начались, а они уже мое место делят. Не по совести это.
– Иван Иванович, при чем здесь совесть?
– Я помогал ему. Он мне многим обязан.
– Тут вы заблуждаетесь, Иван Иванович. Никто никому ничего не должен.
– Как?
– А так. Видимо, вы помогали не бескорыстно?
На такие слова советника Кутовой яростно засопел, но не нашелся, что ответить. Помолчал и уже примирительно сказал:
– Значит так. Я дернул к себе Кузнецова, он сейчас подъедет, а ты, Иосифович, на него посмотри, и мнение свое потом выдашь.
– Как скажете, Иван Иванович.
– Вот именно, как скажу.
В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения вошел Кузнецов, распространяя запах итальянского парфюма и перегара английского джина. Был он необъятно толст и абсолютно лыс. Рыхлое тело волнами колыхалось под серым шелковым костюмом. Он прошел к столу и рухнул в кресло. Алкоголь из него явно не выветрился. Небрежным движением руки Максим Анатольевич ослабил галстучный узел, по пути смахнув со стола Кутового какие-то бумажки. Откинулся в кресле. С кривой улыбкой кивнул мэру.
– Здорово, Иваныч! Чего звал?
– Поговорить надо.
– Давай, поговорим. Только пусть девки сначала чаю принесут. А то у меня сушняк.
По всему было видно, что гость он здесь частый и чувствует себя в кабинете мэра, как у себя дома.
Кутовой осуждающе покачал головой.
– Пить меньше надо!
– Я на свои пью, Иван Иванович. И на службу мне ни свет, ни заря идти не надо.
– А если придется?
– Не придется.
– А мне, Макс, сказали, что ты на государеву службу собрался. В мэры. Кутового менять. Так я пока уходить никуда не собираюсь.
В кабинете повисло тягостное молчание. Бесшумно вошла секретарь с чаем. Расставила чашки, налила в них ароматный чай и исчезла.
Кузнецов тут же хватанул чашку. Руки у него тряслись. Обжигаясь и обливаясь кипятком, принялся лакать. Отставил чашку и грязно выругался.
– Я не понял, Иваныч, к чему весь этот гнилой базар? Ты же у нас не молодеешь – скоро на пенсию. Может, пора кадровую ротацию провести – молодым уступить дорогу. А мы тебя с почетом… Но это так, мысли вслух.
– Ты что же это, сучонок, забыл как я тебе, по сути, подарил мясокомбинат? Как старый обанкротил, с молотка пустил? Как под новый землю за забором старого тебе отвел, и ты, с лёту, на готовые коммуникации сел? Забыл?
– Так и ты ведь не даром старался!
– Что? Что ты сказал?
– Кончай, Иваныч, я еще ничего не решил.
– Ах, ты еще не решил. Но обдумываешь, как бы Кутового сковырнуть?
– Мы живем в свободной стране. У нас независимые и демократические выборы.
– О-о-о! Как ты заговорил, Максик. Я тут буду решать, какие у нас будут выборы – свободные или демократические!
Кутовой приподнялся над столом, протянул левую руку в сторону гостя, схватил Кузнецова за галстук и рванул к себе через стол. Правой рукой он свинтил кукиш и с силой сунул его в нос Максиму Анатольевичу. Из носа Кузнецова брызнула кровь.
– Вот тебе выборы, Максик!
Профатилов кинулся к мэру и повис у него на руках.
– Иван Иванович, прекратите!
Но тот цепко держал галстук и все тыкал кукишем в окровавленное лицо Макса.
– Вот тебе! Вот!
Наконец Кузнецов вырвался и, утирая рукавом пиджака расквашенную физиономию, в дверях крикнул:
– Да я теперь специально на выборы пойду, что бы тебя, старого козла, сбросить!
