— Эрик уже согласился прийти завтра вечером, и сейчас я позвоню Морган.
— Хорошо. Пока. — Эшвин вернул телефонную трубку на рычажок и не без усилия улыбнулся. — Привет, Брэд. Чем могу?
— Все в порядке? — спросил Кин, усаживаясь в кресло по другую сторону стола Эшвина.
— Конечно, всего лишь решаю кое-какие домашние вопросы.
— И с ними никак, и без них тоже, — глубокомысленно покивал Кин.
— Да, примерно так.
Кин подтолкнул к нему по столу бумажную папку.
— Мы заполучили этого клиента всего две недели назад. Австралийский банк, который хочет внедриться на местный рынок ипотечного кредитования. Они уполномочили нас провести первоначальную рекламную кампанию, и, если она пройдет успешно, перспективы дальнейшей совместной работы многообещающи. Им хочется чего-то необычного и новаторского, что отличало бы их от доморощенных конкурентов. Я тут же подумал о тебе.
— Польщен, — сказал Эшвин, лишь чудом загасив в своем тоне сарказм. — Так в чем подвох?
Кин улыбнулся Эшвину своей рекламной улыбкой из целой витрины ровных белейших зубов:
— Концепция и первоначальный дизайн должны быть разработаны к понедельнику. Так что лучше тебе приниматься за дело. — Кин поднялся.
— А что с моими прежними проектами?
— У этого проекта — первый приоритет, — сказал Кин. Он остановился в дверях.
— Но постарайся вести и остальные как прежде. Ты же молодец. — Кин кивнул ему и отправился восвояси, несомненно размышляя, какой из ультрамодных клубов сможет предложить сегодня лучшие развлечения его VIP-персоне.
Эшвин резко опустил деревянные жалюзи, сделав их непроницаемыми, и закрыл дверь в свой офис. Ему хотелось рвать и метать. Ему хотелось бесноваться от несправедливости. От вопиющего высокомерия происходящего. Но он не мог. Его ипотеке нужна была эта работа.
Поэтому как порядочный сотрудник он сел за стол и изучил лежащие на нем материалы. Кин был прав: «необычный» и «новаторский» достаточно полно описывали сущность клиента. Модель и практики их бизнеса довольно сильно отличались от работы британских банков, но общественность не хотела знать это. Все, что они хотели слышать, — это свежий способ организации ипотеки. Подходящий и привлекательный в своей простоте и эффективности. Ну, это должно быть ему под силу. В конце концов, они с Элиз были среди целевой группы такой рекламы — подходили по возрасту и уровню доходов. Какая информация привлекла бы лично его?
Эшвин порылся в верхнем ящике стола и извлек блокнот и карандаш. Он снял галстук, закрыл глаза и привел дыхание в норму. Сын отца-индийца и матери-англичанки, Эшвин унаследовал восточную одухотворенность и имперский практицизм. Временами две эти культуры становились неуживчивыми, но с течением времени Эшвин научился примирять их с каждодневной действительностью.
Сущность, душа марки — главное в рекламе. Отыщешь ее найдется и остальное. Ошибешься в выборе — и ты потерял клиента, труд людей, да и свое рабочее место.
Эшвин сконцентрировался на ощущении дыхания. Легкие наполнялись и опадали. Кровь пульсировала по венам. Отец научил его медитировать, отпускать напряжение и отвлекающие мелочи, дать им утечь из мыслей, как воде сквозь песок. Эшвин отдался успокаивающему ритму своего организма, монотонно повторяя ключевые идеи, которые он хотел внушить: новаторский, необычный, разумный. Эти эмоции взросли внутри его, наполнили его сознание до краев.
Он стал новаторским, необычным, разумным.
Момент вхождения в транс был похож на падение в глубокий пруд; Эшвин был погружен в теплые объятия своего воображения, его мозг был заполнен образами. Он понимал, что у него в руке карандаш, что на столе перед ним блокнот, но часть его сознания была далеко. Страх и сомнение не могли овладеть им там. Только сущность вещей и вдохновение играли роль там, где сознательное и бессознательное пересекались.
Шло время.
Эшвин не мог сказать, как долго он был в отключке. Транс всегда завершался внезапно, как мыльный пузырь, до времени избегающий столкновения с реальностью. Дезориентация прошла, и теперь он чувствовал скованность и усталость. Это было странно. Обычно после медитации он чувствовал себя отдохнувшим.
