Клер лежала на больничной койке и смотрела, как Малчек расхаживает вперед и назад у окна. Он делал это медленно и часто останавливаясь, но тем не менее взад и вперед. Неуклонно, из раза в раз. Ей захотелось, чтобы между ними возникли решетки.
– Я все еще не могу понять, почему этот… Эдисон… думает, что ему обязательно надо со мной покончить. Почему он вообще решил, что я представляю для него опасность? Если бы он в меня же выстрелил, я бы о нем даже и не вспомнила!
– Он этого не знал. По его мнению, Вы уже его изобличили.
Она бросила на него недоуменный взгляд.
– Но каким образом?
– Вспомните, что Вы сказали Гонсалесу о том, что делали в понедельник после работы? Вы вышли из своего здания, купили газету, просмотрели ее и сели в такси. Куда Вы поехали?
– В прокуратуру.
– Вот-вот, – он покачал головой, как недовольный экзаменатор, – Во Дворец Правосудия. Это большое здание. Конечно, прокуратура там есть, вместе с сотней других заведений. И мы тоже там находимся. Ваша жизнь для него ничего не значит, мисс Рэнделл. Если есть хоть малейший шанс, что Вы опознаете его в полиции, по его мнению, это достаточная причина для убийства. Все, что ему нужно, – это ничтожный шанс. Убийством он зарабатывает себе на жизнь. Убивать для него так же легко, как и дышать.
– О господи, – простонала она, слегка раскачиваясь на кровати. – Может, мне поместить объявление в «Экзаминер»: «Дорогой мистер Эдисон. О Вашей тайне я никому не скажу»?
Малчек презрительно посмотрел на нее.
– Я полагаю, Вы думаете, что это какие-то игры, что есть какие-то правила? Раскройте глаза, мисс Рэнделл. Мне жаль, Вам жаль, ему жаль. Но он тем не менее будет пытаться Вас убить.
– Но ведь вы меня защитите… вы же говорили, что защитите меня, – от испуга ее голос звучал лет на двадцать моложе, в нем слышался отзвук далекого детского крика «Папочка!».
Гонсалес взял ее руку и ободряюще пожал.
– Конечно, мы Вас защитим, Клер. Вы знаете это.
– А он?… Когда?…
Малчек прислонился бедром к краю столика у окна.
– Мы не думаем, что он сейчас в городе. В среду вечером в Буэнос-Айресе произошло шумное убийство, и почерк явно его. Даже если он прилетел сюда самолетом сегодня утром, ему потребуется время, чтобы Вас найти. А к тому моменту мы переведем Вас из госпиталя.
– Почему? Разве здесь не безопасно?
– Для него безопасных мест не существует. Вы все еще этого не поняли?
– Майк, – жестко одернул Гонсалес, но Малчек проигнорировал невысказанное замечание.
– Ей полезно знать, с кем она имеет дело. Будет поосторожнее.
– Быть осторожными – наша работа, – сказал Гонсалес.
Малчек резко покачал головой.
– Ее тоже. Если я велю ей упасть на пол, а она не шевелится – больше ничего и не требуется. Я могу отдавать приказы, пока не посинею, но она, если хочет жить, обязана их выполнять.
– И как долго? – спросила Клер, сжимая под одеялом трясущиеся колени.
– Что?
Она подняла голову и посмотрела Малчеку в глаза. Они были холодны как проруби зимой и примерно такие же манящие.
– Как долго мне придется следовать Вашим приказам? Сколько времени вам потребуется, чтобы его поймать? Как долго Вы будете распоряжаться моей жизнью?
– Если я не буду ею распоряжаться, эта жизнь может оказаться очень короткой.
– Но Вы не ответили на мой вопрос.
Что-то промелькнуло в серо-зеленой глубине его глаз. Что-то голодное.
– Столько, сколько потребуется. С описанием, которое Вы дали, у нас наконец-то появился реальный шанс
– Наконец-то?
Гонсалес прочистил горло.
– Майк гоняется за Эдисоном уже давно, Клер.
– Тогда почему же он его до сих пор не поймал? – она обращалась к Гонсалесу, но ее глаза не отрывались от Малчека.
– У нас никогда не было надежного описания. Конспирация у него на высшем уровне. Нанимает для грязной работы шестерок, сажает «болванов» для связи. И я не могу заставить его убить кого-нибудь в Сан-Франциско. Я был вынужден этого ждать, – ответил Малчек.
– Я не понимаю. Шестерок, «болванов»?
– Не имеет значения, – он глянул в сторону, затем опять на нее и его голос стал резче. – Все, что Вам необходимо понять, это то, что когда я говорю «прыгать», Вы прыгаете, ясно?
