– Давай, десятник, дави, рази, ату его!
Ну, пан или пропал. Я завертел мечом, обрушив град ударов на десятника, звон от сталкивающихся мечей стоял, как в кузнице, холопы притихли, поняли – развязка близко. Улучив момент, когда, слегка отступая, десятник чуть выставил вперед левую ногу, я своей правой ногой ударил его по костям голени. Удар довольно болезненный – по опыту знаю. Десятник на какой-то миг отвлекся, и я смог ударить его мечом в бок, лезвием плашмя, конечно. Все! Бой окончен. С меня градом катился пот. Десятник сунул меч в ножны, подошел ко мне, одобрительно похлопал по плечу.
– Как звать-величать?
– Юрий.
– Можно сказать – тезки, меня – Георгий.
Десятник подошел к Охлопкову, бросил коротко:
– Беру! Федор Авдеевич, ты сам видел – его и учить-то почти не надо. Мечом владеет неважно, но сила и быстрота есть.
Боярин махнул мне рукой:
– Поди сюда.
Я подошел.
– Каким оружием владеешь?
– Саблей, мечом никогда не работал, еще боевым топором.
– А луком?
– Нет, не пробовал даже.
– В дружину пойдешь али так и будешь дрова колоть? Неволить не могу, в бою жизнью рисковать придется, да и я не могу свою жизнь в походе тебе доверить, пока буду тебя из-под палки воевать заставлять.
– Пойду, все лучше, чем под Калистратом ходить.
– Хорошо, Георгий даст тебе одежу – не гоже ратнику боярина Охлопкова в отрепье ходить, – коня выделит, оружие подберет. Во всем беспрекословно десятнику подчиняешься: он тебе и отец, и воинский судья, и наставник.
Десятник дал задание холопам, распределив их попарно, а со мной прошел в небольшую избу на заднем дворе. Выдал мне новые рубашку, штаны, сапоги, ремень. Я переоделся.
Подобрали шлем по голове, войлочный подшлемник, поясной нож в ножнах, боевой топор-клевец в заплечной перевязи. Затем Георгий подвел к углу избы, где на стене висело холодное оружие:
– Выбирай по руке.
Мечи я проигнорировал – не мое это оружие, обратил внимание на сабли, благо их было с десяток. Пара татарских, слегка изогнутых, почти без эфесов, в простых ножнах, одна сабля явно восточного происхождения – сильно изогнутый клинок, вероятно, самаркандской работы. Взгляд мой упал на скромную саблю: лезвие ее не сверкало белым блеском, а было матово-серым. Никак – дамасской работы. Я снял саблю со стены, сделал несколько взмахов. Лезвие с шипением разрезало воздух. Хороша – легкая, отлично сбалансированная, рукоять прикладистая.
– Вот эту беру.
– Губа не дура, это лучшая из сабель, по моему разумению; трофеем взяли в прошлом походе. Мои-то дурни не понимают, порасхватали те, что блестят. А я уж к мечу привык, на саблю переходить – староват, привычка нужна, навык. Чьим холопом был?
Пришлось выворачиваться:
– Князя Курбского, боевым холопом, в плен попал, ну а дальше…
– Понятно. Тут нас трое только, с боевым опытом, остальные – сосунки еще, учить надо, после прошлого набега четверых калечных привезли, остальные в мать сыру землицу легли. Вот боярин и набирает себе новую рать, не ровен час – недруг нападет. Ты сулицей али копьем владеешь ли?
– Нет, Георгий, я пластуном был.
– О, дело хорошее, опытный пластун дорогого стоит. И у нас, пожалуй, я тебя пластуном определю. Упражняться с оружием завтра начнешь, сейчас уже время обеденное; как поедим – подгоняй под себя снаряжение, а завтра – со всеми вместе. Голова над тобой – я, уж затем – боярин. Калистрата можешь не бояться, над боевыми холопами и ратниками он не волен.
