— Ну и что?
— И дышит.
— Мератос! Я сказала — иди.
Девочка неохотно взяла покрывало, прижала к животу. И, отворачиваясь уходить, пробормотала:
— Если она должна есть, пусть не ест цветы…
— Что ты сказала?
Мератос стояла, опустив голову, темно-рыжая прядь качалась перед носом. Хаидэ поднялась и, подойдя, взяла ее за плечи, заставляя поднять лицо.
— Какие цветы? Что за ерунду ты мелешь!
— Не ерунду. Вот!
И обе оглянулись на небольшой цветник, разбитый между колоннами и бассейном. Там вились вокруг белого мрамора алые мелкие розы, белел шиповник, свисали с резных деревянных консолей огромные цветные вьюнки. А под вьюнками, поднимая вверх раструбы белых цветков и резные темные листья, пышно разросся куст дикого дурмана, и откуда взялся, видно птица, пролетая, принесла семена на лапках. Хаидэ с щекоткой в животе смотрела на оборванные и поломанные цветы, лежащие на каменном полу мягкими тряпочками.
— Я думала… это ты с девушками тут. Хотела вас поругать.
— Вот еще.
— Но она ведь не ходит. Она спит и очень слаба.
— Вот еще.
— Мератос!
— Я ночью шла, в комнаты. И тут темно совсем, а я не взяла светильник. Я шла и держалась за колонны, одну, вторую. Потому тихо шла, чтоб не споткнуться. А сверху — луна. Как раз.
— И что?
Мератос крепче прижала к себе скомканное покрывало. Встала на цыпочки и вытянула шею, чтоб поближе к уху Хаидэ.
— Я потому была в темноте. А тут свет, белый. И она ползала, прямо возле куста. Обрывала цветы и пихала их в рот. Она черная вся, волосы висят. Я испугалась. Думала — богиня Нюкта пришла к нам сделать ночь еще темнее. И я шагнула, назад. А она услышала и подняла лицо. У нее во рту был цветок. Она его жевала. И глаза блестели страшно-страшно.
Горячее дыхание возле уха замерло, и Хаидэ отодвинулась. Девочка глядела за ее плечо огромными напуганными глазами. Хаидэ медленно выпрямилась, поворачиваясь. В узкой двери комнаты стояла Ахатта, держа занавесь худой рукой. Увидев, что Хаидэ смотрит, держа за плечо девочку, Ахатта оскалилась и вдруг, зашипев, дернула головой вперед. Пискнув, Мератос мешком свалилась на плиты. А больная засмеялась и вдруг сама поползла вниз, таща за собой занавесь.
— Ахи! — Хаидэ кинулась и успела поддержать Ахатту, которая тяжело обвисла на ее плечах.
— Устала…
— Сейчас.
Дотащила ее до постели, настланной на деревянном топчане, уложила, укрыв одеялом. Сбегала за покрывалом, вытащила его из-под сомлевшей Мератос, похлопав ту по бледной щеке. И, как следует подоткнув покрывало вокруг ног больной, села рядом, осторожно беря в руки холодную неживую ладонь. Незаметно принюхалась к неровному дыханию, от которого пахло землей и резко — увядшими цветами. Так что же, не врала девчонка?
— Ахи? — позвала шепотом. Худые пальцы в ее руке шевельнулись.
— Хочешь попить? Я принесу тебе вина, хочешь?
Та открыла глаза. Медленно разошлись губы в нехорошей улыбке. Мелькнул язык.
— Хочешь спросить. Да? Она была пьяна, маленькая вертлявая… шла от мужчин.
— Ты видела ее ночью? Зачем вставала? Тебе нельзя еще. Я позову Фитию.
— Подожди, — рука вырвалась из ладони и, больно сжав запястье Хаидэ, потянула так, что та нагнулась, сдерживая дыхание и стараясь, чтоб Ахатта не замечала этого.
— Ты, ты боишься меня? Теперь?
— Глупости, сестра. Чего мне бояться?
— Я отравлена. Я сама — отрава.
— С чего ты взяла? — Хаидэ вспомнила мертвую птицу с задранными крючками лапок.
— Сны. Белая луна цветет. Мучает меня….
— Это болезнь, Ахи. Тебе надо поспать.
Тощие руки поползли вверх, цепляясь за складки хитона Хаидэ, легли на плечи. Отодвинув ее, как та отодвигала от себя девочку-рабыню, Ахатта всмотрелась в лицо подруги.
— Поцелуй меня, сестра. Ты… хозяйка. Жена… знатного.
Хаидэ медленно наклонилась навстречу блестящим глазам. Но когда прохладная щека ее уже коснулась пылающей щеки, Ахатта дернула головой, уворачиваясь от поцелуя.
— Я посплю. Иди. Да хранят тебя… наши боги. В снегах. Там, где мой… Исма.
Глядя на крепко зажмуренные глаза, Хаидэ все равно коснулась губами влажного виска. Вдохнула запах мертвых цветов. И, поправив покрывало, тихо вышла из комнатки. Проходя мимо сидящей на полу Мератос, сказала, чувствуя на губах ледяную горечь от пота больной:
