Патахха сидел, смежив веки, и был степью, цвикал степным прыгуном у осыпавшейся норы, пластал теплый воздух острым крылом ласточки, шуршал полевой мышью в стеблях мечинника. И так весомо было его молчание, что князь Торза, хмуривший черные с сединой брови, не заметил, как, положив руки на колени, тоже прикрыл глаза, и морщины на лбу разгладились. Сидел, подогнув под себя одну ногу, и растворялся в шуме и писке живой степи. Улыбался чуть заметно.
— Скажи, князь…
— М-м?..
— Какой птицей была последняя твоя женщина?
Князь кашлянул удивленно, не открывая глаз, но медлить не стал, ответил, вспоминая смуглое лицо Тои, и ее раскосые глаза с яркими белками:
— Той уточкой, что живут в дворцовых прудах. Заморской уткой.
— Хорошая птица.
— Да.
— А была ли у тебя сойка, князь?
Торза увидел перед собой крупную птицу с резкими движениями и требовательным взглядом, с крепким клювом и широкой голубой грудкой. Покачал головой:
— Нет, не было сойки. Не люблю я их. Женщина-сокол была. Да ты знаешь.
— Говори.
Князь, захваченный воспоминаниями об Энии, открыл рот, ожидая, что польется из него рассказ о том, как посмотрела чуть исподлобья, убрала рукой волосы, что выбились из-под чеканного шлема, как…
И заговорил, медленно выстраивая слова:
— Мой молодой воин — лучший из молодых, небесный Патахха, вырастил в голове запретный сад. И ему не нужны для этого ни женщина, ни злость битвы. Его голова и сердце питаются видениями, которые сами же и создают. И это бы ничего, я мог бы отправить его тебе, в младшие ши. Но сад его головы вытекает через рот и попадает в уши мальчиков. Заплетает их мысли, как заплетает старую рощу могучий травяной змей-ломонос. Он один, небесный Патахха, способен разрушить все, что создавал учитель Беслаи. И он сделал бы это быстро…
— Сделал бы? — шаман поднял руку ладонью к гостю, уточняя. Торза кивнул:
— Я изгнал его, сказав слова. Он ушел.
Коричневая рука чуть покачивалась, похожая на древнюю змею с шеей-запястьем и головой из сомкнутых пальцев. Постояв, змея опустилась, пальцы обхватили колено. Шаман ждал.
— Ушел… Я не позволил ему взять коня. И оружие. Я обещал взять его назад, когда он научится владеть своим даром. Но… Он оказался сильнее, чем я полагал, небесный Патахха. Он обратил свою силу — на себя. Пока — на себя. Я видел, как он уходил, и первые десять шагов уже рассказали мне, что с ним происходит сейчас. Каждый его шаг становился другим, Патахха.
— Ты полагаешь, уходя по степи, он уходил от нас? С каждым шагом?
— Я полагаю, с каждым шагом он уходил. И менялся. Измененному есть ли дорога назад?
— Его дорога назад — твоя клятва, князь. Ты обещал и примешь его.
— Приму. Это было мое слово.
Солнце висело в зените, еле заметно клонясь к закату. Свет пожелтел, и степь стала похожей на женщину, носящую ребенка в первые свои недели. Яркие губы, большие глаза, узкая ладонь на плоском еще животе. Песня жизни, немолчная и неостановимая. Она звучала, а старый шаман молчал, ожидая. Знал, князь Торза достоин своих предков, он не нуждается в понуканиях. И князь сказал, роняя каждое слово тяжелым камнем в мягкую траву.
— Он не должен вернуться, небесный Патахха. Сделай это.
От сказанных слов отречения степь будто притихла. Замолчали птицы, трепеща крыльями в вышине, без звука пробежала полевая мышь и, юркнув в траву, замерла, оставив на виду кончик черного хвоста. Утих плеск и шуршание воды в ручье за палатками. Князь смотрел на шамана. А тот, открыв, наконец, глаза, смотрел на гостя.
Многое могли сказать они друг другу словами, но говорили лишь взглядами.
«Ты знаешь, как дорог Зубам Дракона каждый человек племени, как важен нам храбрый воин, и этот, именем Абит, друг моей дочери княжны Хаидэ — воин настоящий. Но иногда приходится отказаться от одного, чтоб сохранить целое, даже не зная, верно ли решение».
Это говорили глаза князя.
«Я был младшим ши во времена твоего деда, и тогда же стал старшим ши, а проводил его за снеговой перевал уже небесным шаманом. Я был небесным Патаххой с первого дня власти отца твоего и ни разу не подвел его в княжении. Но мне не пришлось ни разу делать того, что просишь меня ты, светлый князь Торза, не знающий, верно ли решение. Ты мог его просто убить. Но не убил. Потому что ты не бог и судьба сама должна распорядиться нами. И твоя просьба мне — знак, что ты вверяешь себя судьбе».
