Ахнула Анатея и что-то прошептала Фития, бессильно и зло.
— Она умрет? Она тоже умрет? Ты! Что надо сделать?
— Тише, тише, доброе сердце. Она не умрет. Это не ей отрава. А в ней. Но не касайтесь этих ран и молока, что течет из груди. Гайя, твоя птица послужила нам. Но теперь ее надо похоронить и фибулу тоже. Дай мне сосуд.
Под взглядами женщин жрец плотно закрыл крышку и замотал сосуд тряпьем. Поставил на видное место, на середине широкого подоконника, и женщины, торопясь по его указаниям, обходили окно как можно дальше.
— Чистого полотна, мать трав. И воска. Есть ли жир от морских рыб?
— Анатея, побеги в кухню.
— Хорошо. И траву, что заживляет раны, быструю. Какая растет в ваших краях?
— Есть-есть, кипит уже.
Круглая жаровня краснела, идущий от нее душный зной мешался с темным ночным воздухом. Хаидэ искоса посмотрела на спокойное лицо чужестранца. Как он сказал? Тебе не придется спать в эту ночь….
Получив все, что просил, жрец погрузил руки в широкую миску и стал месить воск с жиром, показывая Фитии, чтоб подливала отвар понемногу.
— Посмотри на ее живот, госпожа. Освободи его от одежды. И скажи, что увидишь.
Расстегивая охотничий ремень и освобождая талию Ахатты от вытертых грязных штанов, Хаидэ мрачно подумала, ей незачем смотреть на живот, ведь молоко, бегущее из груди, она уже видела.
— Да…
— Что да?
— Она рожала. Недавно, совсем недавно, — трогая складку пустой кожи, что еще не успела разгладиться, Хаидэ сморщилась от чужой боли. Сколько ей всего, Ахатте! Пока она тут мучила Фитию своей тоской, ах, как плохо сидеть павой в клетке, Ахатта рожала, после пробиралась одна степями, в грязной мужской одежде. И грудь ее исходит отравленным молоком.
— Она к тебе пришла.
— Что?
Хаидэ оглянулась. Жрец, держа на весу пропитанную смесью полотняную ленту, смотрел на нее с сочувствием.
— Что делать дальше? Показывай, — ответила она хрипло.
Вдвоем с Фитией они плотно забинтовали ухмыляющиеся шрамы жирными лентами. Потом, пока Хаидэ удерживала подругу за плечи, усадив, жрец, густо намазав груди, покрыл их тем же полотном, в несколько слоев. Поверх получившегося панциря надели на больную плотную рубаху и уложили обратно на постель.
— Тебе придется потом похоронить свой матрас и покрывало, госпожа.
Он мыл руки, сливал воду в огромный кувшин и снова мыл, чистой. Хаидэ сидела рядом с Ахаттой, еле касаясь, убирала со лба черные пряди.
— Расскажи, что с ней?
— Вымойте руки, как следует. Теперь она будет спать. Я расскажу.
В дверном проеме что-то забормотал стражник, позвякивая копьем.
— Что там? — Хаидэ присмотрелась к маячившему за широкой спиной темному силуэту, — это ты, Мератос? Ты наконец, вспомнила о своей госпоже?
Девочка вошла, косясь на постель, низко поклонилась хозяйке. И выпрямившись, с вызовом сказала:
— Ты сама отпустила меня, туда.
— Хорошо, что пришла, — Хаидэ, вытерев руки, села на низкий табурет и поправила волосы. Улыбнулась устало.
— Принеси вина и свежего хлеба, Мератос. Нам всем надо отдохнуть. Сядь, жрец. Мы хотим знать.
В наступившем молчании стали слышнее редкие крики и пение снизу. Гости устали веселиться и лишь изредка кто-то затягивал песню и замолкал, засыпая на середине куплета. Фития прошла вдоль трех окон, откидывая шторы и цепляя их за крюки. Хаидэ повернулась так, чтоб пришедший с ночного моря ветерок овевал потное лицо. Жрец, сев на табурет, сложил руки на коленях, повел плечом, с которого падали незаколотые складки хитона.
— Я служил своему богу, ты это знаешь, тебе сказали.
— Да.
— Он был один, в мире, где множество богов и в каждую эпоху нарождались новые и не уходили, потому что боги не умирают. Их становилось все больше и, наконец, нашлись люди, которые стали говорить, что богам тесно в их мире, что им не хватает сфер небесных, морских и подземных. Эти пророки кричали на площадях: скоро боги сойдут на землю и отберут ее у людей. А люди отпущены жить на земле лишь для того, чтоб подготовить богам еще один мир. Смотрите вокруг, кричали они, показывая руками на рисовые поля, просторные дороги, уютные дома и прекрасные дворцы, неужто вы думаете, что сонм богов простит вам счастливую и спокойную жизнь? И чем лучше вы будете жить, пророчили они, тем сильнее будут завидовать вам боги, в особенности, старые, забытые вами, которые изголодались без подношений. Но мы не можем прокормить всех богов, возражали пророкам крестьяне, растящие рис, зерно и фрукты. Ведь нельзя отдать весь урожай, мы сами умрем от голода, а зачем тогда боги, ведь они должны помогать?
