— Звереныш дикий! Солнцем вся обжалилась вчера, будто в котле варили! Как тебя греческому князю показывать?
— Так и показывай, — нянька чесала мокрые волосы и вытирала гребень о бок платья, — нечего хвостом мести! Он тебе колени должен целовать за такое сокровище!
Торза расхохотался, приобнял старуху за плечи рукой в большой кожаной перчатке:
— Ты за нее трех князей загрызешь, волчица старая! И меня, четвертого — не пожалеешь! Иди-ка сюда, подержи полог, — и вождь, нагнувшись, полез в свою палатку. Пятясь, вытащил большой сундук темного дерева. Снова нырнул, вернулся с кожаной торбой, поставил ее рядом. Погремев бронзовыми кольцами, откинул тяжелую крышку сундука. Женщины, кое-как натянув на мокрое длинные рубахи, топтались сзади, умирая от любопытства.
— Фития, вот тебе это, — вынул из сундука большую шкатулку из заваренной кожи.
— И это, — достал небольшой сверток.
— Остальное — здесь, — похлопал по торбе. Повернулся. И, мельком глянув на молодух, обратился к няньке:
— Фития, ты верно служила всем моим женам. Убирала им волосы, подбирала одежду и золото. Мои жены всегда были самыми красивыми.
— На то ты вождь, Торза. Чтоб самые красивые жены были твоими.
— Молчи, старая. Ты осталась с Энией, служила ей, пока она носила мою дочь. Ты приняла ее и сама перерезала пуповину. И с первого дня на этой земле моя дочь с тобой. Я знаю, ее ты — любишь. Пусть любовь подскажет, что нужно сделать, чтоб она была самой красивой.
— Она и так самая красивая, князь. А ты слеп, как все мужчины.
Торза глянул на девочку. Волосы цвета летней степи уже высыхали под утренним солнцем и, закрывая плечи и грудь, спускались пушистыми волнами до бедер. Детское лицо с серьезными глазами, будто зверек из шалаша, смотрело на него из-под волос. Отвернувшись, пошел к выходу, нахлестывая кожаной плеткой по вытертым штанам, сплошь забранным нашитыми железными бляшками.
Держа светло-рыжего коня за повод, обернулся:
— Мы выезжаем навстречу гостям. Вернемся в половину полудня. Как прискачет гонец, сажай Хаидэ в легкую повозку и веди Брата к большому шатру. В шатре и дождетесь нас.
Резкий топот рассыпался, сотрясая твердую землю. Издалека, приветствуя рыжего Эйта, заржали кобылы, возвращающиеся с ночного пастбища.
— Ну, что стоите, ровно бабы каменные? — цыкнула Фития на помощниц, — времени всего-ничего!
Развязала повязки торбы, прислоненной к открытому сундуку и, осторожно выпрастывая, потащила оттуда тонкую прозрачную ткань. Нежная синева переливалась золотыми узорами по краю. Доставала, выкладывая на подставленные руки Айнэ, под восхищенные охи и ахи. И сама дивилась, качая седой головой, крепко обвитой венком заплетенных кос.
— Бабушка, это — мамино? — вытягивая шею, спросила очарованная Хаидэ.
— Нет, лисичка. Верно, князь купил для тебя на ярмарке. Помнишь, осенью и ты ездила с ним? И никому не показывал. В сундуке возил.
Тоя тоже подставила руки, не отводя глаз от синих извивов. И получила темно-голубой хитон, шитый по подолу такими же узорами. Фития снова покачала головой:
— И цвет подобрал! Не слепец. Будешь, Хаидэ, как летняя степь под голубым небом. Над синим морем.
Старуха развернула кожаный сверток. Повертела в руках легкие сандалии, густо сплетенные из позолоченных кожаных ремешков. Бережно положила их рядом с сундуком и, вынув большой кусок белого полотна, расстелила на земле. Прижимая к животу, открыла шкатулку. Заскакали по темным морщинам колкие зайчики. Кряхтя и жмурясь, опустилась на колени и стала аккуратно раскладывать украшения, доставая их из шкатулки.
Женщины, скованные кинутой на руки одеждой, умирая от восхищения, мелкими шажками подходили ближе. Хаидэ не выдержала. Сорвалась с места, побежала, волоча за собой край влажной накидки, присела на корточки возле старухи. Затянув подмышками ткань, чтоб не мешала, принимала в ладони украшения, трогала пальцем, прикладывала к тонкой шее. Держа на растопыренных пальцах тяжелую гривну полумесяцем, на которой — гравировкой — морские боги, рыбы и чудовища, не выдержала, повернулась, скорчив Тое гримаску. Та лишь вздохнула.
На полотно, ловя жаркое солнце позднего утра, ложились гривны, длинные серьги, серьги-кольца с львиными головами, серьги-змеи, десяток толстеньких спиральных улиток для перехватывания прядей, диадемы, ожерелья — тонкие обручи и плетеные сетки на всю грудь и плечи, браслеты, оплечья, кольца, перстни. Золото-золото-золото… Потом — камни. Седой и прозрачный янтарь, слепые черные агаты, пестрая, как шкурка ящериц, яшма, бирюза, как затянутое легкой дымкой весеннее небо, сердолики, которые хотелось лизнуть и съесть, будто маленькие розовые яблоки. И снова — золото.
