– Я о том же, мой господин, я не верю ему, я чую, он врал, когда говорил, мешал правду с ложью.
– Как и любой хороший послух. Что ты думаешь?
– Я думаю, он ромей, один из тех, кого мы ловили прошлой ночью.
– Ты, значит, уверен, что это были ромеи?
– Да, мои стражники говорили, что бились они по-ромейски, и стрелы, которые из лошадей достали, тоже были ромейскими.
– Что ж, может быть, поэтому пошли своих людей в Доростол в угорское подворье, и пусть поспрашивают купцов про этого Дмитрия из Тьмутаракани.
– Мой господин, но как же… верные люди Бориса и Радояра доносят, что к брату твоему, Аарону, приезжали ромейские послы, они обещали его признать царем булгар, и патриарх Константинопольский это подтвердит. Медлить нельзя, мой господин, боляре требуют…
Самуил сощурил глаза, и Кормес осекся, склонил голову. Эх, если бы так же легко призвать было к покорности всех, кого он, Самуил, собрал под свою руку и заставил сбросить ярмо ненавистных ромеев. Хотя и сам телохранитель наверняка не отступился от своих мыслей.
– Сплетни меня не волнуют, я сам решу, как поступить с братом. А если тот холоп поможет мне заключить союз с Владимиром, значит, я его использую. Ты меня понял?
– Да, господин.
– Завтра наутро съездим к Радомиру Старому, поговорим о том… ха… как нам дружить с Владимиром.
До своих покоев Самуил с телохранителем не проронил ни слова. Движение бровей, и охрана у дверей открыла их с поклоном. Комит прошел внутрь, Кормес за ним, он всю ночь будет охранять своего господина, охрана останется снаружи. Это был византийский обычай, который переняли у своих врагов и учителей булгары, как и многое другое.
Глава 9
Царская благодарность
Когда Данилу вели через дворцовый комплекс, на горизонте забрезжил рассвет, потрясающий свежий воздух доставлял блаженство при каждом вдохе. Данила наслаждался свободой, пока его не завели во что-то скорее напоминающее римские термы. Всюду мрамор, колонны, посреди комнаты огромный бассейн. Нырнуть, правда, ему не дали, отвели в комнату, наполненную паром, где тощий живенький мужичок окатил его горячей водой на теплой лавке и хоть и без веников, одними руками, так хорошо промял Молодцова, что боль из растянутых мышц и натруженных суставов прошла сама собой, осталась только приятная расслабляющая нега, растекшаяся по всему телу. От которой Данила, прямо скажем, сомлел и позволил делать со своим телом все что угодно. И с ним сделали. Прикосновения крепких, но чутких мужских пальцев сменились нежными касаниями женских. Молодцов почувствовал бархат женской кожи, невесомые локоны волос, поцелуи губ на груди. Несмотря на его состояние, организм после долгого плавания и всех приключений отреагировал моментально. Все дальше и случилось в полубеспамятстве, Данила даже не мог сказать точно, сон это был или все-таки явь. Молодцов обнаружил себя закутанным в полотенца, сидящим на подушках, а перед ним был накрыт стол со всякими яствами и напитками.
Увы, спокойно насладиться едой не дали. Только у Данилы разбежались глаза, что бы в рот положить, в комнату вошел воин в доспехах.
– Одевайся быстрее, поедешь с нами, – и указал на сложенные чистые рубаху со штанами.
Молодцов, расстроенный, быстро запихал в рот несколько кусочков мяса, хлеба и фруктов, раскутался из полотенец и облачился в казенную одежду. По крайней мере, она была чистой и приятно пахла.
Надо сказать, что стражники обходились с ним достаточно деликатно: не подкалывали, не толкали, молча сопроводили его до кареты, двое стражников сели с Данилой, и связка лошадей тронулась. Куда ехали, видно не было: окна были плотно зашторены. Молодцов лишь заметил, что солнце высоко взошло и даже перевалило за полдень. Карета несколько раз останавливалась, за ней следовал скрип воротных петель. Сопровождающие Данилы безмолвствовали, но твердые взгляды и шрамы на лицах говорили лучше всяких слов. На этих Молодцов даже с мечом рыпаться не решился бы, а уж с пустыми руками…
Наконец карета остановилась, обережника вывели во двор роскошного особняка, не уступающего в роскоши Преславскому дворцу, всюду зелень, цветы и деревья, несколько фонтанов с позолоченными фигурами, парочка павлинов, надменно прошествовавшая перед конвоем. Воины на птиц не обратили никакого внимания, едва на хвост не наступили зазнавшимся птицам, провели Данилу на верхний, четвертый этаж особняка, оставили в небольшой комнате, где уже были приготовлены кровать и небольшой ужин. Окна из комнаты выходили на задний двор, тоже представляющий собой несколько аллей, а взгляд упирался прямо в крепостную стену, которая ограждала эту усадьбу, на которой бдили охранники. Об этом догадался Данила по темным силуэтам, изредка мелькающим в темноте. По бокам от его окна уже зажгли два факела, а внизу стена была абсолютно гладкая. Все понятно: спуститься без каких-либо приспособлений нет никакой возможности, а пробовать спускать канат все равно, что крикнуть охране: «Эй, дебилы, стреляйте в меня!»
