Что-то плохо выполняют мои записки задачу, ради которой были начаты – успокоить томящийся в смятении дух. Более чем когда-либо моя душа напоминает обнаженную трепещущую плоть. Что ж, когда нужно излечит рану, порой долго приходится ковыряться в ней ножом.
Вновь и вновь возвращаюсь я к мысли – почему я так ясно вижу это – городскую стражу, плавающую в крови, обезумевших от страха людей, выбегающих из горящих домов, все, все, что творилось в Тригондуме в ту гибельную ночь… Та ночь… иногда мне кажется, что она все еще длится. Я помню ее, словно сама побывала там, словно убийства и насилия происходили у меня на глазах, и на меня рушились пылающие стены. Но ведь в действительности я этого так и не увидела, да и до сей поры мне не приходилось находиться посреди гибнущего города. Но когда на следующий день к нам прибежал мельников мальчишка и бессвязно сообщил о падении города, я это видела, не так, как представляем мы описанное словами, а так, как дано видеть охваченное взглядом. Я ничего не выдумываю. Я видела то, что произошло на самом деле. Но если мне дано было увидеть, то почему не на день раньше? Или это опять было предопределено?
Впрочем, если я начну рассуждать о том, зачем и почему случилось то, что случилось, я снова отклонюсь от своего рассказа и никогда не доберусь до главного, поскольку сейчас нахожусь в самом начале повествования. Здесь нужно отметить только то, что гибель Тригондума лишь несколько позже стала одним из моих неотвязных воспоминаний. Пока она была явью, мое видение воспринималось как должное, так я к нему и относилась.
Первые дни все были в ужасе, ожидая неотвратимого появления вражеского войска в округе. Лишь я одна постоянно думала о том, что творится в городе, словно заранее уверившись, что солдаты сюда не придут. Они и не пришли, чтоб сразу сказать.
Произошедшие события потрясли меня тем сильнее, что обычно я весьма сдержанна в проявлениях чувств – лекари быстро этому нучаются. Но мне по-прежнему – завидная слепота! – не приходило в голову связать то, что представлялось мне превратностью войны, с визитом Безухого.
Поначалу, когда положение вещей еще не установилось, не могло быть и речи о возвращении в Тригондум, хотя в необходимости своего возвращения я не сомневалась. Поэтому я решила собрать все доходящие до нас через деревню и мельницу сведения, а были они следующие. Тригондум захватили войска князя Торгернского, про которого городские умники думали, что он сейчас на юге, где-то у Юкунды, ведет бои с тамошним полководцем Иоргом. Как и почему армия Торгерна оказалась под стенами Тригондума, никто не знал. Об этом военном предводителе нам приходилось слышать и раньше, и дурные то были слухи. Само по себе это еще ничего не значит. Добрых властителей не бывает. Будь он добрым, как бы он сохранял власть? Такое сочту недоразумением. Но – касательно Торгерна. Будь он всего лишь жестоким, жадным и необузданным (а именно таким он и был), вряд ли бы это заставило людей в трех королевствах говорить о нем. Пожалуй, в длинном ряду подобных ему он выделядся только непочтением к церкви и ее служителям, и в то же время толковали об его приверженности самым диким суевериям. Кощунством власть имущих теперь тоже мало кого удивишь, и крещеные властители далеко превосходяь язычнников, однако такое святотатство, как резня в Рождественскую ночь, потрясло даже ко всему привычные умы.
Несмотря на то, что нападение было неожиданным, а городской гарнизон, как уже упоминалось, недостаточен, легкость одержанной Торгерном победы казалась мне подозрительной, и я предположила, что здесь не обошлось без предательства. Впоследствии выяснилось, что так оно и было. Непонятно мне было только, что понадобилось князю в бедном и удаленном от главных торговых путей Тригондуме. Хотя, возможно, другие области были доведены войной до еще большего истощения.
Так или иначе, прошло не меньше недели, прежде чем в городе прекратились грабежи и пожары. У нас по-прежнему было спокойно.
Мельнику каким-то кружным путем удавалось получать известия из города. Ближайшие соседи обычно собирались в доме Бренда, чтобы послушать новости и посудачить. Стало известно, что Торгерн потребовал с города большой выкуп, чтобы по получении покинуть занятый Тригондум. Если же горожане не соберут указанной суммы – какой, здесь не знали, – он пригрозил срыть городские укрепление, как это обычно делалось в подобных случая.
