Княжеская ведьма - страница 17

Шрифт
Интервал

стр.

– Смотри на меня! Знаешь, кто я? – она говорила очень тихо, монотонно, не отрывая взгляда от его лица. – Если ты еще раз до нее дотронешься, превращу тебя в жабу (жаба была первое, что пришло ей в голову). Нет, не в жабу. Смотри мне в глаза! Я превращу тебя в червяка. – Быстро и тихо, ощущая свободу, с которой ее взгляд перетекает в чужую душу, не встречая никакого сопротивления. – А память тебе оставлю. И будешь ты слепой, безглазый, жрать землю и рыться в ней, и прятаться от всех, потому что курица тебя может склевать, крыса сожрать, и любой прохожий раздавит сапогом. И под этим сапогом ты будешь помнить, что был человеком!

Конвоир не слышал ничего из того, что она сказала, за исключением последних слов: «Так что бойся разозлить меня, Оскар», но выражение безумного ужаса на лице последнего отлично видел. Карен выпустила ворот Оскара и отвернулась без интереса. Женщина успела тем временем куда-то уползти и спрятаться. Оскар побежал, странно заваливаясь на бок. Карен не смотрела на него. Она не чувствовала ничего, кроме досады и крайнего раздражения – на себя, разумеется. Она не любила так делать, и не хотела так делать. Именно потому, что это было ей легко. А сейчас было легко, очень легко, никакой преграды! Из чего там строить преграду, одно гнилье… все равно, нельзя… Так что же, надо было стоять и ждать, пока эта сволочь ее убьет? Нет, этого невозможно выдержать. Единственное исключение… Было еще одно исключение, ради которого она преступила бы самой положенную черту. Но об этом она не хотела думать. Бесполезно, бесполезно!

Та преграда, которую она преодолевала без труда, а в случае могла и сломать, здесь не поддавалась совсем. Крепостной вал без единого изъяна. Стена.

Задумавшись, она начертила на снегу крест. Конвоир посматривал на нее издалека.

На следующий вечер за ней явился Измаил.

* * *

По скрипучему утоптанному снегу, среди костров (ночь, вечно длящаяся, и языки огня), в своем коричневом плаще, чрезмерно длинном и широком – она нарочно не ушивала его, и странно было не ощущать, как оттягивает плечо сумка с лекарскими принадлежностями. Измаил не сказал ей, для чего ее вызвали, но с сумкой было бы надежнее.

Еще не дойдя до княжеской палатки, она услышала крики. И у нее был достаточный опыт, чтобы, даже не видя больного, сказать – дело плохо.

Шагнув за полог, она увидела Торгерна. И опять этот приступ отвращения… сдержаться… полно народа… Коекого она знала по имени – один из приближенных Торгерна – Флоллон, коричневолицый, с циничной усмешкой в квадратной бороде; начальник передового отряда – Катерн, и другие – до них не было дела. А вот до кого было – лежащий в глубине палатки человек, непрерывно кричавший.

Торгерн его не слушал.

– Сейчас посмотрим, какая ты лекарка. Сделаешь так, чтоб он перестал орать и сумел понятно рассказать о том, зачем его посылали.

С нескрываемой враждебностью она взглянула в его сторону. Значит, все дело в том, чтобы раненый заговорил?

– Света сюда. Воды. И полотна.

Он был ранен в голову. Карен размотала грубо наложенную повязку. Она знала, что боли при таких ранениях непереносимы, но, будь у нее инструменты, она могла хотя бы удалить глубоко ушедший в рану обломок кости. А боли… не отваром же из осиновой коры их лечить!

Оставался один способ. Последний. Она уже не помнила, когда в последний раз к нему прибегала.

Она перевязала раненого, который не переставал стонать.

– Уберите свет. И отойдите все в сторону. – Она сказала это так, что все подчинились.

Последний способ. Чего в этом больше – сострадания или желания не упустить свой шанс?

Столпившиеся у входа увидели, как женщина села рядом с раненым, положила его голову к себе на колени, и, не убирая с нее рук, низко нагнулась.

– Сейчас тебе полегчает. Слышишь? Боль ослабнет, а потом уйдет совсем… Ты отдохнешь и будешь спать.

Теперь ее голос изменился. Из резкого и сдавленного он стал мягким, ровным, успокаивающим. Вообще-то это был ее обычный голос, другого жители Тригондума и не слыхали. Но Торгерн этого не знал.

Вдруг установилась странная тишина – прекратились стоны. Слышалось прерывистое дыхание, которое постепенно становилось ровнее.


стр.

Похожие книги