Всё это было явной ложью. Михаил защищался, но тщетно. Его связали, отобрали у него платье, отогнали бояр, слуг и духовника, и, наложив на шею тяжелую колоду, повели за ханом Узбеком. Узбек же, почти забыв уже о Михаиле, направлялся тогда на грандиозную охоту, подобную тем, что устраивал некогда покоритель Вселенной Чингиз-хан. Одних загонщиков, которые, в угоду Узбеку и его вельможам, должны были сгонять зверей с Кавказских хребтов, было собрано несколько сотен тысяч — со всех покоренных монголами народов.
Так в последние дни земного своего пути Михаил мог видеть лишь величие татар и скорбеть о своей судьбе и судьбе народа своего.
* * *
Днем, кроме стражи, тверского князя сопровождал лишь один отрок, данный ему в услужение. Ночью же руки и шею Михаила забивали в колодки, и князь, которому колодки не давали лечь, читал псалтирь. Отрок же сидел перед своим закованным господином и переворачивал страницы. Порой отрок засыпал, и Михаил, не желая тревожить его, перечитывал многократно одни и те же строки, вникая в глубокий их смысл…
Многие прежние грехи простились Михаилу за эти часы страданий…
Однажды днем, когда руки князя были раскованы, к нему подъехал незнакомый татарин и негромко, чтобы не слышала стража, сказал, что поможет Михаилу бежать, если тот одарит его.
— Князь, лошади готовы, я же буду проводником! Когда завтра на заре Узбек поедет на охоту со всеми слугами, ты спасешь свою жизнь.
Это было величайшее искушение, однако Михаил, собрав весь дух свой, отказался.
— Если я один спасусь, — сказал он, — а людей своих и сына оставлю в беде, то какая мне будет слава?
Вскоре, завершив охоту, Узбек остановился под городом Дедяковым и стал здесь лагерем. Спустя двадцать четыре дня, Ковгадый велел привести Михаила на торг и, поставив его на колени, сказал, глумясь:
«Слуги, почему не снимете с него колоду? Разве не ведаете, что завтра хан простит его?»
Слуги же, заранее подговоренные, отвечали:
«Завтра и снимем, как ты говоришь».
«Как вы жестоки, слуги! — отвечал с притворной жалостью Ковгадый. — Ну по крайней мере поддержите колоду, чтоб не отдавила ему плеч».
Посмеявшись на Михаилом, Ковгадый велел увести его. Когда же Михаила вели через торг, князь пришел в изнеможение и присел на бревно отдохнуть. Тотчас вокруг него собралась бывшая здесь же на торгу толпа греков, немцев и литвы и стала со смехом показывать на него.
Тогда один из русских бояр сказал Михаилу:
— Господине! Видишь, сколько народа стоит и смотрит на позор твой, а прежде они слыхали, что был ты князем в земле своей. Пошел бы ты в свой шатер, чтобы не видели они твоего посрамления.
Михаил с трудом поднялся и побрел прочь. Отрок же придерживал его колоду.
* * *
Спустя день князь попросил священников отпеть ему заутреню, часы, прочел со слезами правило к причащению, исповедался и призвал сына своего Константина, чтобы объявить ему последнюю свою волю.
Простившись с сыном, Михаил в смятении душевном попросил:
— Отрок, открой мне псалтирь, очень тяжело у меня на душе.
Отрок открыл ему псалтырь и открылся псалом: «Сердце мое смутися во мне, и страх смертный прииде на мя».
— Что значит этот псалом? — спросил князь у священников, те же, не разъясняя, поспешили указать ему на другой псалом: «Возверзи на господа печаль свою, и той тя пропитает и не даст вовеки смятения праведному».
Когда Михаил закончил читать псалмы, в шатер вбежал отрок, стоявший снаружи:
— Господине! Приближаются сюда Ковгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа.
Бояре и сын Константин устрашились, Михаил же сказал твердо:
— Знаю, зачем они идут, чтобы убить меня. Бегите же все к ханше, а то как бы и вас не убили со мной.
Константин и бояре, боясь Ковгадыя, поспешили удалиться к ханше. Юрий же Московский и Ковгадый, не подходя к шатру, остановились на торгу. В шатер же к Михаилу послали убийц.
Вскочив в вежу, убийцы схватили Михаила за колоду и ударили его об стену, так что вежа проломилась. Когда же Михаил поднялся на ноги, убийцы повалили его на землю и стали бить ногами. Наконец один из них по имени Романец, видимо, славянин, выхватил нож и, ударив им Михаила в ребро, вырезал сердце. Вслед за тем имущество убитого князя разграбили татары, а тело мученика бросили на торгу нагим.
