Княгиня оскорбленно поджала губы. «Подобное определение, — сказала она, — вряд ли уместно по отношению к Монако. Здесь у нас имеются все слои общества, причем все они соприкасаются друг с другом… Врачи, учителя, предприниматели, мойщики улиц… У нас нет безработицы, нет даже в помине. И не надо думать, будто мы единственные в своем роде. Совсем недавно, можете себе представить, у нас была забастовка!»
Забастовка, как оказалось, представляла собой короткую вспышку недовольства в казино, и Его Светлейшее Высочество быстро положил ей конец. Но об этом почему-то не принято говорить.
Грейс приучила себя рассматривать Монако и свое положение княжестве с неподдельной серьезностью. Не будь она княгиней, что еще можно было бы сказать про ее жизнь? Смокинги, фраки, вечерние платья — привычная летняя круговерть концертов и вечеров, что составляли суть ее существования; а Грейс посвящала себя им с такой дотошностью, от которой слегка кривился даже Ренье.
«Они оба, Ренье и Грейс, держат себя так, будто они и впрямь настоящие монархи, — как-то раз презрительно фыркнул отец Ренье, князь Пьер, обычно настроенный довольно дружелюбно, в разговоре с Гором Видалом. — Но они вовсе не королевская чета. Гримальди — всего лишь князья».
Старые друзья Грейс отказывались понимать, как обыкновенная американская девушка способна бесстрастно взирать на то, как люди раскланиваются, и расшаркиваются перед ней, и обращаются к ней со словами «Ваше Высочество». Девушка, которая так и не удостоилась приглашения в филадельфийскую Ассамблею, не только дала свое имя презентации дебютанток для бала Маленьких Белых Лилий (Bai des petits lys Blanc), но и лично помогла с организацией этого дорогостоящего торжества, позволявшего «выйти в свет» дочерям местных нуворишей. Однако Грейс уже давно подумывала о чем-то подобном. Это была ее заветная мечта, и теперь она чувствовала, что обязана претворить ее в жизнь.
«Грейс даже специально изучала этот вопрос, — говорит Рита Гам. — Она пошла в библиотеку и взяла книги про эпоху королевы Виктории. Она изучала привычки английских монархов. Особенно ее заинтересовали прически — внушительные прически, с шиньонами и всем таким прочим. Если ты самый высокий, то ты и самый знатный. От Грейс не скрылось это обстоятельство. Она изучила иллюстрации, чтобы следовать их примеру».
Ее старая голливудская соседка по квартире отметила для себя, какое удовольствие получала Грейс от затянувшегося конфликта с МГМ в течение нескольких месяцев, предшествовавших награждению ее «Оскаром». Теперь, будучи княгиней, Грейс располагала еще большей силой и могуществом, и было совершенно очевидно, что ей доставляло огромное удовольствие та несколько сомнительная роль, которую Ренье играет на мировой арене, вращаясь среди сильных мира сего. Всегда готовые по первому зову броситься в Белый дом или Ватикан, чтобы затем это фото обошло весь мир, Их Высочества были также гостями иранского шаха в Персеполе, и даже удостоились приглашения от дома Виндзоров на скачки в Аскот (английская королева решила, что безупречные манеры и очарование Грейс достойны того, чтобы, в конечном итоге, водить дружбу с «этими Гримальди»).
Грейс от счастья пребывала на седьмом небе. Она держалась с поистине царским апломбом, и неудивительно, что будучи лишь «оплачиваемым» членом избранного общества, тем не менее чувствовала себя в этой среде как рыба в воде. Ее старые друзья, которым не посчастливилось жить во дворцах, с трудом переносили ее консерватизм. Любительница поболтать по душам с приятелем Фрэнка Синатры Спиро Агню, Грейс тем не менее оставалась ревностной защитницей Ричарда Никсона даже тогда, когда на свет выплыли грязные подробности «уотергейтского» дела. Грейс совершенно искренне недоумевала, как люди могут возмущаться поступком президента.
— Грейс, это просто замечательная вещь для всех нас, — заметила как-то раз Рита Гам, ей ужасно хотелось поговорить о новых идеях, появившихся в начале семидесятых на волне феминистского движения.
— По-моему, эти женщины просто отвратительны, — отрезала Грейс.
