— Ну, английский знаю неплохо…
>Ага. Ну так и это не всегда гарантия, что проблем в общении у вас не возникнет. Попади вы в средневековую Англию — язык совсем не тот, что вы здесь учили. Да что там Англия! Русь Матушка тех времен по части языка вам скорее заграницей покажется. И коли в такую ситуацию попадете, единственный выход — глухонемого изображать.
Да, вот что важно: отправляясь куда угодно, всегда следует помнить о возвращении. Так что не забудьте захватить с собой для путешествия в книгу свежую газетку или журнал — в сегодня и вернетесь. Только там их берегите пуще глаза. Потеряете или увидит кто — греха потом не оберетесь. А вживаться в газетные статейки тоже научитесь — нужда заставит.
И еще. Не суйтесь в сказки. В колдовстве и вол
шебстве мы люди темные, а Иванушек — Дурачков там своих хватает.
Вот так‑то, молодой человек.
— Забавно, — сказал я и посмотрел на него с сочувствием.
Было видно, как старик внутренне подобрался от этого непрошенного сочувствия.
— Вот что я вам скажу, милейший… Вы согласились помочь мне, незнакомому человеку, это раз. Насколько я мог понять, склонность к библиопорта- ции у вас есть — это два. И, наконец, простите за старческую сентиментальность, нет у меня наследника, которому бы можно было передать свою науку. А так хочется знать, что твой опыт не пропадет зря, что на свете есть кто‑то, кто сможет продолжить твой путь.
Так вот, все, что нужно, я вам рассказал, до остального сами дойдете, коли потребуется.
А книгу‑то, вы уж сделайте одолжение, в библиотеку верните, — и он почему‑то подмигнул мне. — Ну, а я пойду потихоньку. Счастливо оставаться, — сказал старичок и снова уткнулся в книгу.
Что ж, определенная логика в его байке была. Правда, не помню, где‑то я слышал, что логические построения параноиков бывают настолько стройны и на первый взгляд безупречны, что нормальный человек рискует сам «слететь с нарезки», пытаясь отыскать заведомо существующую ошибку.
Посматривая на ставшее теперь напряженно — со- средоточенным лицо старика, я между тем пытался подцепить вилкой самое вкусное — плавающие в соусе кусочки лука и пропеченной сметаны.
— А я говорю, за этим столиком обслуживать не буду! — послышался громкий фальцет у меня за спиной. Я обернулся и увидел тощего, прилизанного по- купечески официанта, выпроваживающего из‑за стола парня полуинтеллигентной наружности.
— Он тут один сидеть будет, а придет компания че- тыре — пять человек, куда я их посажу? Подсаживайся, на свободное место, там, где уже обслуживают.
Парень нехотя освободил приглянувшийся ему столик и, ни слова не говоря, направился в нашу сторону.
— Будут тут по одному садиться… — напутствовал его тощий, явно довольный своими организаторскими способностями, и с излишней деловитостью поспешил на кухню.
Я повернулся обратно и понял, что сижу за столом один. Старика не было! Но я бы не мог не заметить, если бы тот выходил из‑за стола и пересекал зал, направляясь к выходу. Я был настолько поражен его исчезновением, что на вопрос подошедшего парня «У вас здесь свободно?», лишь посмотрел на него круглыми от удивления глазами и зачем‑то заглянул под стол. Там, естественно, никого не было, только на полу мирно соседствовали хлебная корка и расписная деревянная ложка.
Когда я поднял голову, парень уже сидел за соседним столиком в компании двух раскрасневшихся дородных теток и листал меню.
Передо мной на столе лежала раскрытая книга и мятый трояк. «Литературка» исчезла вместе со стариком. Отодвинув деньги, я взял книгу. Правую сторону разворота занимала иллюстрация, на которой дружина Александра Невского, сопровождаемая новгородским ополчением, выходила из города.
Меня бросило в жар: у одного из ополченцев, выведенного крупным планом, в руке была зажата свернутая трубочкой газета! Я невольно тряхнул головой — все осталось на своих местах. Ноги у меня стали ватными, дыхание перехватило. Сильно, рискуя раздавить глазные яблоки, я протер глаза. Когда разноцветные круги рассыпались и я снова увидел рисунок, то вздохнул с некоторым облегчением: рука ополченца лежала за пазухой зипуна, где он, видимо, пытался ее согреть. Никакой газеты не было. А на поясе его висел топор, рукоять которого при желании можно было принять за свернутую газету.
