У Джека не было недостатка в удовольствиях: он мог получить все, что хотел. Ему едва минуло тридцать, и он сохранил безмятежное здоровье юности; у него было множество интеллектуальных интересов и чувствительных треволнений настоящего художника. Кроме того, унаследовав одно из самых больших состояний в Англии, он имел средства, чтобы позволить себе прекрасные вещи, которыми вполне резонно восхищался. И все же во всех удовольствиях, которые эти вещи доставляли ему, не было ни крупицы счастья; его пустое и обманутое сердце было на это неспособно, и он не прощал и не желал простить тех, кто стал причиной данного опустошения.
После предательства жены Джек закрыл огромный загородный дом в Дербишире и городской дом на площади Беркли и жил в одиночестве в особняке, взгромоздившемся на Паултон-хилл; отсюда открывался один из лучших видов на Темзу. Дом окружали шесть акров сада, которых было достаточно, чтобы обеспечить уединение, о котором он мечтал, но недостаточно, чтобы не изучить каждый ярд участка. Само здание, длинное и низкое, было увит плющом, и его окружали благородные вековые деревья; на заднем дворе, где сейчас прогуливался Джек, была устроена широкая, выстланная плитами терраса, где был накрыт ужин: вечер выдался жаркий и тихий. Полдюжины ступенек вели с террасы на лужайку, украшенную цветочными клумбами. В дальнем конце сверкали кусты ракитника, отделявшие конюшни от сада.
Его сестра и шурин, Дик Энжер, приехали, чтобы провести с Джеком две или три недели, тем самым совместив, как сказала Хелен, восторги городского сезона с удовольствиями деревни и общества брата. Получаса на автомобиле было достаточно, чтобы добраться до эпицентра событий, и сегодня Хелен и (возможно, хотя маловероятно) ее муж после ужина собирались на большой костюмированный бал в Фортескью-Хаус. Хелен, которая сохранила не только жизненную энергию, но и детскую любовь к тайне, держала свой маскарадный костюм в секрете и от мужа, и от Джека. Они только знали, что ожидаемый бал был посвящен географии; золотые фонтаны Канады, Индии и Африки, без сомнений, будут достойно представлены, но Хелен не предложила мужчинам ни единой подсказки насчет того, какое место она выбрала, – только уточнила, что это не Эверест, да и к географии оно имеет условное отношение. Можно добавить, что Хелен была достаточно высокой для Эвереста.
Десять минут спустя все трое сидели за ужином, и Хелен объясняла, почему она не оделась заранее, как намеревалась.
– Потребовалось бы еще полчаса, – сказала она. – А я очень голодна. Вдобавок, я полагаю, что-нибудь наверняка бы оторвалось… Я оденусь после. Дик, дорогой, решись, едешь ты или нет; ты колеблешься весь день. Время для нерешительности прошло. Я хочу еще кусочек дыни.
Дик, любезный, очень красный и неуклюжий, последовал примеру жены по части дыни.
– Я решил, – сказал он. – Я не пойду. Я в первый раз за день остыл и хочу остаться дома. Красного моря не будет, разве что какой-нибудь другой гений догадается об этом.
Хелен рассмеялась.
– Ну, ты хотя бы решился, – сказала она. – Хотя ты жертвуешь хорошей шуткой и хорошим костюмом. И так как ты беден и шутишь редко и с большим трудом, дорогой, то это очень серьезная потеря. Ты должен остаться и развеселить Джека. Ох! Но, Джек, ты не хочешь, чтобы тебя веселили. Я слышала, ты нашел Карла Хата, который превосходно дополнит твою коллекцию миниатюр. Разве ты не счастлив?
Джек обдумал вопрос.
– Я был весьма счастлив час или два, – ответил он. – А теперь я ничего не чувствую. Разве в Псалмах нет ничего об этом? «Он даровал им желаемое, и тягость проникла в их души».
– Дорогой, можно доказать все что угодно, цитируя Псалмы, – сказала она. – В них есть все виды безобразных рассуждений. – Хелен негромко вскрикнула. – О, на скатерти букашка, – сказала она. – Накрой ее стаканом.
Джек накрыл стаканом невинную уховертку и стал следить за ней.
– Бедный малыш! – сказал он. – В тюрьме – как и все мы.
Хелен притворно вздохнула.
– Джек, в тебя сегодня вселились букашки, – сказала она. – Кроме того, если мы в тюрьме, как ты радостно предположил, то чтобы освободиться, мы должны только умереть. Эта перспектива меня совсем не воодушевляет.
