– Привет, Робби! – Она внимательно вглядываясь в него, будто стараясь понять, что в нем изменилось.
– У кого-нибудь есть книга «Звуки и ярость»? – спросил Мэтт, засовывая руки в карманы своей черной кожаной куртки. – Не могу найти свою, а мне она нужна на уроке английского.
– Можешь позаимствовать мою, – сказала Рейвин.
– Спасибо.
Никто ничего не сказал больше о Робби, но он, не отрываясь, смотрел на меня. Когда я, наконец, встретилась с ним взглядом, он тут же отвел глаза в сторону.
А в пятницу, когда кожа на лице Робби стала совсем гладкой и пятна исчезли, и каждый ученик в школе понял, что его лицо больше не похоже на пиццу, а девочки из его класса вдруг осознали, что на него даже приятно смотреть, он решил рассказать всем, как это произошло.
Ближе к вечеру в пятницу я граблями убирала опавшие листья на нашем заднем дворе. Точнее сказать, не столько сгребала их, сколько брала в руки и рассматривала, восхищаясь тонким узором прожилок и источаемым ими запахом. Некоторые были еще наполовину зелеными, и я думала, как же они удивились, оказавшись на земле. Другие листья были совсем сухие и коричневые, с красными, словно кровавыми, точками по краям, как будто они поцарапались, падая вниз. Многие сияли всеми красками осени – желтой, оранжевой и темно-красной. И были еще очень маленькие листочки, слишком молодые, чтобы опадать, но слишком поздно родившиеся, чтобы жить.
Я сжала пальцами большой, во всю ладонь, хрустящий лист и ощутила теплоту его красок. Закрыв глаза, я представила себе жаркий летний день, радость этого колышущегося на ветру зеленого листа и вдруг – пугающее холодное дуновение осени. И вот, плывя по ветру, он падает наконец на землю и, ощущая ее запах, соединяется с ней.
И вдруг я заморгала, почувствовав приближение Кэла.
– Ну и что он говорит тебе? – донесся до меня голос с заднего крыльца.
Я вздрогнула, как испуганный кролик, и повернулась на каблуках. Подняв голову, я увидела Мэри-Кей, которая вела Кэла, Бри и Робби ко мне, на задний двор.
Я смотрела на них в сумеречном вечернем свете. Затем опустила взгляд на свой лист, но его уже не было. Я стояла молча, отряхивая руки и брюки.
– Что случилось? – спросила я, переводя взгляд с одного лица на другое.
– Нам надо поговорить с тобой, – сказала Бри.
Она держалась холодно и отчужденно, ее губы превратились в тонкую линию.
– Я все рассказал им, – признался Робби. – Сказал, что ты дала мне самодельное снадобье в коробочке, и оно вылечило мою кожу. И я… я хочу знать, что это такое.
Я испуганно посмотрела на них. Мне показалось, что меня собираются судить. Ничего не оставалось, как сказать им всю правду.
– Кошачья мята, – неохотно проговорила я. – Кошачья мята и ромашка, ангелика, розмарин и огурец. Кипящая вода. Ну и еще кое-что.
– Глаз тритона и шкура жабы? – поддразнил меня Кэл.
– Это было заклинание? – спросила Бри, наморщив лоб.
Я кивнула, глядя в землю и поддевая своим сабо желтые листья.
– Ну да, заклинание для начинающих. – Я посмотрела на Робби. – Я была уверена в том, что оно не причинит никакого вреда. Я никогда не дала бы его тебе, если бы думала, что оно может повредить. А если честно, я думала, что оно вообще никак не подействует.
Робби снова посмотрел на меня. И я поняла, что он симпатичный парень, несмотря на некрасивые очки и плохую стрижку. Просто его лицо было трудно разглядеть из-за этих проклятых угрей. Теперь на почти гладкой коже кое-где виднелись белые линии, будто лечение все еще продолжалось. Я смотрела на него, восхищаясь делом своих рук.
– Расскажи нам про это, – предложил Кэл. Задняя дверь дома снова открылась, и мама, высунув голову, сказала:
– Дорогая, обед через пятнадцать минут!
– Хорошо, – отозвалась я.
Мама скрылась, без сомнения, мучимая любопытством, что это за незнакомый парень.
– Морган! – вернула меня к жизни Бри.
– Я не знаю, как это объяснить, – медленно произнесла я, глядя на опавшие листья. – Помните, я рассказывала вам о тех травах, что выращивали там, в аббатстве? Эти травы… мне показалось, что они говорили со мной. Я почувствовала, что хочу изучать растения, больше знать о них.
