- Нравится нам тут, отец, - ответил Алексей. - Не спрашивай - чем, объяснить не могу. Как-то здесь... располагает. Да и дешево. А сто баксов, они на другое пригодятся. Ты вот что, батя. У нас тут с товарищем дело, нам обговорить надо. Ты слушать слушай, только не мешай. Лады?
- Какой разговор! - бродяга всплеснул руками. - Какой разговор. Мы понимаем, что ж, не люди, что ль?
- Есть новостюшка одна, - сказал Алексей Петру. - У телецентра пикетик странный образовался. Стоят молча, с плакатами. У одного мегафон, он иногда речевки выкрикивает, но редко. Мент там у них для охраны. По всему - пикет санкционирован властями. Чинно, благородно.
- Что за плакаты? - заинтересовался Петр.
- Да дурдом какой-то! - Алексей смущенно почесал голову. - Перестаньте делать из нас идиотов. Это про телевидение, что ли?
- Интересно, интересно, - проговорил Петр. - Когда появились?
- Да сегодня только. Наши уж спускались, брали интервью. Сегодня в новостях сюжет будет, если выпускающий не выкинет ради чего-то стоящего.
- Вот что, отцы, - Петр повернулся к бомжам. - Вы бы отошли, а? Нам обговорить надо без свидетелей.
- Ну что мы, не понимаем, что ли! - бродяги ретировались, прихватив среди своих пустых кружек полную кружку Петра.
Тот не заметил.
- Знаю я этих грязнуль, - прошептал он Алексею. - Слушают, слушают, что по пивнушкам говорят, да несут в ФСБ. Или ментам. Это ты хорошую идейку подбросил. Репортаж изнутри. Что за акция, кто за ней стоит, кто финансирует. Статья получится что надо. Спасибо, друг. За мной должок.
- Свои, сочтемся, - довольно пробубнил Алексей, пряча глаза в кружке. - А ты что же, внедряться будешь?
- Ну да. Морду тяпкой, плакат какой-никакой намалюю вечером, и вперед. Что твои? Вышли, побазарили, поснимали, скажут пару слов в эфире - ни уму, ни сердцу. А я всю подноготную раскопаю. Только мне поглядеть на них надобно. Издалека, чтобы мордой не мелькать. Поехали?
Они вышли из пивной. На их место тут же стянулись знакомые нам бомжи, быстро слили остатки пива в свои кружки, и, довольные, остались допивать.
* * *
На площадке перед телевизионным центром стояли семь человек. В руках у них были самодельные плакаты из толстого ватмана. Маленький старичок в проволочных очках и с куцей бородкой, одетый в поношенный плащ мышиного цвета и мятую фетровую шляпу держал лист, на котором было написано: "Долой дьявольские сериалы!" Старичок поминутно шмыгал носом и сморкался в грязный платок неопределенного цвета. При этом он ставил лист на тротуар, от чего низ листа сделался черным от грязи. Другой старичок... Нет, этого старичком назвать никак было нельзя. Старик. Высокий, статный, широкий, с орлиным носом, одет хорошо, почти дорого. На нем была мягкая куртка явно не китайского происхождения, безукоризненно отглаженные брюки и ботинки на толстой рифленой подошве. Голову венчала шляпа пирожком. Эта шляпа портила впечатление. Все бы хорошо - вальяжный господин около семидесяти лет, в здравом уме и твердой памяти, с плакатом, призывающим телевидение не делать из нас идиотов, но... несолидная шляпа придавала старику несколько легкомысленный вид. Однако взгляд старика был твердым, даже жестким, он поглядывал на прохожих с этакой даже удалью, мол, мне палец в рот не клади, хоть я и пенсионер.
В двух шагах дальше стояла женщина с красным лицом, полная, крепкая, по ней сразу было видно, что она всю жизнь занималась перетаскиванием тяжестей - каких-нибудь шпал, бревен, или, не дай Бог, чугунных болванок. Одета она была бедно, в плащ на два размера меньший чем нужно, отчего он туго обтягивал мощное тело и топорщился где только можно. Под плащом, по случаю холодной погоды, было надето множество шерстяных вещей, в том числе самовязаный красный свитер, вылезающий во все щели. Голова покрывалась пуховой шалью, подделанной под Оренбург. На ногах женщина носила войлочные бахилы и толстые черные рейтузы. Держа в руках лист с надписью "Не дадим изуродовать наших детей!", женщина пританцовывала на месте, смотрела недружелюбно.
Дальше стояли молодые люди, он и она, лет по восемнадцати, худые, замерзшие, в тонких курточках, джинсах и высоких шнурованных ботинках, которые на молодежном жаргоне называются "говноступами". У них даже прически были одинаковыми, мальчишескими, и парня от девушки можно было отличить только по лицам. У девушки было очень одухотворенное лицо, романтическое, склонное к поэзии, разглядыванию луны теплыми летними вечерами, бесплодным мечтаниям, вздохам и ахам. Парень выглядел более практическим, зыркал глазами по сторонам, шипел от холода, периодически начинал прыгать, бегать на месте и вести бой с тенью, в то время как девушка, хоть и выглядела замерзшей, но попыток энергично согреться не предпринимала. Их плакаты требовали прекратить позор в виде телевизионных шоу, заполонивших экраны в последнее время.
