— Прекрасный цвет. Жена, дай ребицин пощупать ткань.
Перл пригляделась поверх очков, затем ущипнула шелк, словно проверяя фрукт — мягкий ли он.
— Майзель, безусловно, захочет, чтобы голем носил самое лучшее, — добавил Зеев.
— Йосель, — спросила Перл, — а ты что думаешь?
Йосель немного выпрямился и заглянул Рохели в глаза. Молодая женщина вдруг почувствовала, что не может сдвинуться с места.
— Жена, — укорил ее Зеев, — будь радушна к нашим гостям.
Рохель, смущенная тем, что на глазах у Йоселя с ней обращаются как с ребенком, на какой-то миг возненавидела Зеева. Шея ее стала красной как у омара, и краска поползла вверх, заливая щеки.
— А как поживает раввин, Перл? — вежливо спросил Зеев.
— Жив еще.
— А остальная семья?
— Тоже живы.
Перл остерегалась гордо делиться достижениями своего мужа и детей, восхвалять их доброе здравие, множество их прекрасных качеств, ибо это наверняка привлекло бы внимание Дурного Глаза.
— Итак, вам придется растянуться на полу, господин Голем, — сказал Зеев. — Жена, принеси веревку.
Не переставая дрожать, Рохель сняла мерную веревку с крючка на стене.
— Женщины, если вы не против…
Из соображений благопристойности женщины вышли на улицу и стали ждать под свесом крыши.
— Посевам полезен дождь, — сказала Рохели Перл.
Рохель кивнула, поплотнее кутаясь в плащ, словно ткань могла скрыть не только ее тело, но и мысли.
— Скоро Песах, — продолжала Перл.
Рохель опять немо кивнула.
— Сколько ты теперь уже замужем?
Рохель машинально приложила ладони к животу. Нет, она ощутила там не ребенка. Однако это чувство молодая женщина тоже вполне могла бы назвать началом новой жизни. Рохели стало холодно, потом жарко, потом снова холодно.
Пока женщины стояли снаружи, Зеев обмерял Йоселя.
— А теперь, господин голем, просто ложитесь на пол.
И встал на колени у плеч Йоселя.
— Вот, придержите веревку… — Зеев плотно обернул веревку вокруг пояса Йоселя и завязал на ней маленький узелок, который он затем пометил красным воском. После этого он обернул веревку вокруг груди Йоселя и завязал два узелка, которые тоже пометил. Ту же самую операцию Зеев проделал от пояса до коленей и выше по животу Йоселя. «По всем меркам, этот верзила — настоящий урод, — сделал вывод Зеев. — Хотя по правде, со своим широким лицом и лбом, необычной формы носом, выразительными губами, Йосель выглядел скорее привлекательно и был хорошо сложен. Просто очень велик ростом». На рубашку пойдет целый рулон шелка, а на куртку и штаны — весь запас оленьих шкур Зеева, так что для камзола теперь придется докупать товар у торговца, который раз в год ездит во Франкфурт. «А еще и обувь, — торжествующе подумал Зеев. — Полная экипировка голема в итоге обеспечит им с Рохелью месячное пропитание!» Кроме того, они смогут починить крышу в том месте, где она протекает, добыть новую дранку, а еще заменить иглы, поскольку старые уже порядком затупились. После этого Зеева заинтересовал совсем иной вопрос: «Интересно, а член у него соизмерим с остальными размерами? И, безусловно, он должен быть обрезан».
— Теперь можете входить, — крикнул сапожник. Обе женщины вернулись в комнату.
— Мы должны очертить ступни. — Зеев велел Йоселю встать на кусок шкуры и очертил его ступни той же самой свечкой красного воска.
— Знаете, для полной уверенности, — сказал он Перл, стоя на корточках у ног гиганта, — нам понадобится половина оплаты вперед, поскольку мы должны купить еще кожи, еще ниток…
— Да-да, будьте уверены, — Перл взяла висящий у нее на поясе кошелек, ослабила шнурок и высыпала деньги на стол.
— Как любезно с вашей стороны, — сказал Зеев.
— Так когда одежда и обувь будут готовы?
— Что ж, Перл… если он завтра заглянет к нам, можно будет устроить примерку. Правда, нам с Рохелью придется не ложиться всю ночь, но для вас, Перл, мы уж постараемся.
Перл достала еще несколько монет из своего кошелька и вложила их Зееву в ладонь.
— Это для начала, — сказала она.
Как только Перл закрыла за собой дверь, Зеев вскинул руки к потолку и затанцевал.
— Чудесно! — воскликнул он, радостно хлопая в ладоши. — Понимаешь, жена, что это для нас значит? Одеть такого верзилу? Вот ведь счастье подвалило — чудовище, ты согрело мне сердце!
