Другая стратегия передвижения по городу – то, что расплывчато называют «прогулкой». Не стоит заблуждаться по поводу того, что у нее нет цели, – наоборот, она заложена в самой концепции прогулки. Ее цель – «досуг»; прогулка резко отделена от времени и пространства «труда» и «отдыха». В то же время два последних являются для нее необходимым условием; прогулка – то, что наверняка не является работой или восстановлением сил. Прогулка – «трата», силы и средства (на сопутствующие напитки, перекусы, бесцельные необременительные покупки) расходуются для развлечения (после труда), отвлечения (от него же), иногда, наоборот, для сосредоточения в более приятных условиях (на нем же). «Я отправился гулять, чтобы отвлечься», или «я пошла прогуляться, чтобы развлечься», или «гулял и обдумывал все хорошенько». Цель непременно присутствует здесь; она менее очевидна, менее материальна, она связана скорее со сферой «психического»; но по сути прогулка столь же идеологична и верноподданна господствующему порядку вещей, как и выход в город по делам. Она не менее интересна, чем первая из названных стратегий; здесь тоже речь может идти о некоем (впрочем, вполне конвенциональном) «нарушении границ». Идя по делам, мы пересекаем разные сферы городского пространства, оказываясь иногда в местах, не предназначенных именно для такого вида перемещения: скажем, нам приходится галопом пробиваться сквозь праздношатающиеся по бульвару толпы предающихся отдыху обывателей, спеша со своим верным макбуком в эппловскую мастерскую. Мы используем пространство досуга не по назначению, тем самым потенциально извлекая из него неожиданный эстетический эффект, выстраивая наилучшие пути прохождения этого места, которое предназначено для траты времени, а не для его экономии. Прогуливаясь же, мы интерпретируем все используемое пространство через идею траты и пытаемся найти приятственные стороны, скажем, в лондонском Сити или в районе Северной проходной Горьковского Автомобильного завода. Да, мы пересекаем границы, но делаем это в рамках господствующей парадигмы, не нарушая негласной конвенции.
Худшим симбиозом «похода по делам» и «прогулки» является туризм. В нем жестче всего оттиснуто разделение времени на труд, досуг и отдых; именно оттого туризм является самым красноречивым подтверждением нынешнего порядка вещей – и основным его защитником, даже в большей степени, нежели простое производство прибавочной стоимости и ее бесхитростная трата. Прежде всего, туризм – это то, что идеально выведено за пределы области «отдыха»; современные туристы совершают трату с энергией, даже остервенением, свойственными труду. Туризм является индустрией не только потому, что в соответствующих местах множатся отели, рестораны, бордели, в лавках торгуют бессмысленными сувенирами, а местные жители продают свое время и силы, показывая зевакам местные красивости (по сути, то же самое, что они делают в борделях для секс-туристов). Туризм является индустрией и для самих туристов. Они инвестируют себя и свои деньги для получения некоторого «удовольствия», которое странным образом можно даже измерить (фото и видео, выложенные на «Фейсбуке», привезенные безделушки, название в донжуанском списке курортов – очередной повод для социального самодовольства); иными словами, перед нами – замаскированная прибыль. Турист вкладывается, чтобы с помощью местных жителей получить прибавочную стоимость досуга; в свою очередь, местные жители и туристические компании инвестируют в инфраструктуру, чтобы с помощью туриста получить реальную, более конвенциональную денежную прибыль. Туризм – замкнутая на себе структура извлечения материальной и символической прибыли, абсолютно механистичная, не предполагающая отклонений. Туристические хождения по городу не отличаются от сидения в офисе – та же работа, ничего больше; даже в том случае, когда продвинутый турист отрывается от своей группы, сворачивает в переулок, пытается смешаться с толпой автохтонов, если он вместо Лувра направляется в Бийянкур, он воспроизводит одну из множества моделей туристического поведения; если вспомнить аналогию с офисом – это то же самое, как если бы он работал на дому онлайн или же начальство разрешило ему, физически неспособному вставать в семь утра, трудиться с полудня до девяти вечера. Турист в чужом городе облачен в невидимый скафандр, который всегда отделяет его от окружающих и окружающего, он носит атмосферу агрессивного досуга с собой, он дышит им, а не воздухом окрестностей. Поэтому даже когда он лениво прогуливается по деловым районам, энтузиастически фотографирует ничем не приметные заводские корпуса, пьет с клошарами на набережной Сены, он не пересекает границ, делящих город на зоны труда, досуга и отдыха. В этом смысле именно туризм есть важнейший столп и утверждение существующего порядка вещей, более надежный его защитник, нежели армия, полиция и финансовые биржи, вместе взятые. «Ну хорошо, – скажет просвещенный читатель, – а что тогда делать с фланером? И с сыном оного – психогеографом? И тем паче с ситуационистом? Это же, как известно, главные подрыватели буржуазных городских основ». Увы, дорогой читатель. Все эти прекрасные типы и модели поведения, сколь бы романтическая аура ни сопровождала их… Ключевым является здесь слово «аура». И бодлеровско-беньяминовский фланер, и деборовский ситуационист, и синклеровский психогеограф – все они вечно таскают с собой ауру романтического анархического бунта, как турист несет свой скафандр досуга. Есть, конечно, некоторые различия, но они не очень существенны. Скажем, для Бодлера фланерство – одна из черт, присущих денди, что-то из набора аксессуаров, делающих его эстетически безупречным и совершенным. Фланер «скользит» по городским пространствам, ни к чему не привязываясь и ни в чем не участвуя, так как он совершенен, поверхность его не знает изъяна, за нее не зацепишься, к ней ничего не пристанет. Необъяснимый бодлеровский культ гигиены (которому он сам, насколько известно, не следовал) объясняется именно этим стремлением создать совершенный образ денди с идеально чистой, эстетически отполированной поверхностью. Шаг, безусловно, революционный, однако слабый. Буржуа преспокойно справился с дендизмом, переведя его в разряд «моды», то есть «труда» (производство прибыли) и «досуга» (потребление, трата). Денди может быть только один в мире; даже если их всего двое, это лишает такое состояние смысла, превращая в «роль», в нечто социально обусловленное, в то, для чего общество выделило соответствующую нишу.
