Никто еще не верил в него, и он это прекрасно понимал. Чаще всего его принимали за обыкновенного любителя спорта, которому лишь бы блеснуть физической силой и сноровкой.
Ну что ж, он им еще докажет.
Фритьоф набросился на науку со всей своей энергией и, если не сидел дома над книгами, значит, работал в музее со своим новым микроскопом. «Ты просто счастливчик»,— сказал Хольт, узнав об этом приобретении Фритьофа. Так оно и было. Если бы Фритьоф не был уверен, что хороший микроскоп совершенно необходим ему, то ни за что не попросил бы у отца в долг такую сумму. Микроскоп стоил целых семьсот крон, для старика, вынужденного беречь каждый скиллинг, это были громадные деньги, однако же они были высланы без всяких возражений — раз это нужно сыну для работы, то какой может быть разговор. Отец только выразил надежду, что деньги не будут потрачены впустую. За это Фритьоф ручался, и, как только ему повысят оклад в музее, он начнет выплачивать долг.
Теперь это чудо стояло у него на рабочем столе, и коллеги даже немножко ему завидовали. «Когда Нансен сидит за микроскопом, тут хоть землетрясение — он и ухом не поведет»,— говорили они друг другу.
Он и сам был такого же мнения.
«Знаешь ли, это такая прелесть, что передать невозможно! — пишет он отцу.— Я теперь прилежно тружусь, причем с удовольствием, потому что чем больше углубляешься в Науку, тем она интереснее».
Лучшего места, чем Бергенский музей, нельзя было себе представить для находящегося на распутье, еще неопытного юноши, и ученые, с которыми ему приходилось ежедневно общаться, оказали на него большое влияние. И прежде всего нужно назвать главного врача Даниэля Корнелиуса Даниэльсена, директора музея, труды которого помогли добиться столь замечательных успехов в борьбе с проказой в Норвегии. Он был настоящим энтузиастом и обладал характером, как нельзя более подходившим для трудолюбивого Фритьофа. Кроме того, там был зоолог и купец Херман Фриеле[52], председатель Бергенского охотничьего общества, товарищ Фритьофа по охоте и хороший друг. И наконец, главный врач Армауэр Хансен[53], открывший бациллу проказы.
И в этот круг выдающихся ученых, известных и за пределами Норвегии своими заслугами в борьбе с проказой, Нансен получил доступ в особенно удачный момент — как раз тогда, когда они увидели результаты своей работы. У них он мог поучиться главным добродетелям ученого — терпению, основательности, методичности.
Даниэльсен одно время был депутатом стортинга и, являясь главным врачом Люнгордской больницы, активно участвовал в деятельности бергенского муниципалитета и в культурной жизни города. Он был энергичным директором музея, и поскольку его собственная энергия не знала границ, то и к младшим сотрудникам он предъявлял немалые требования. И сам он, и другие работники музея — все в той или иной степени занимались зоологией, которая была специальностью Нансена.
И в студенческие годы, и став ученым, Фритьоф оставался верен себе. Другие зоологи старались собрать и заспиртовать как можно больше видов животных. Его же это не интересовало. Он решил изучать гистологию отдельных видов, исследовать функции нервной системы, «найти источник мысли», как он сам говорил. Микроскопы, имевшиеся в музее, не позволяли проводить наблюдения с точностью, необходимой для таких исследований, поэтому ему пришлось самому купить более сильный прибор.
Под микроскопом открывался особый мир, со своими еще никем не изученными законами. Нансен с головой погрузился в свою тему, отдавая ей все свободное от служебных обязанностей время.
Размышлял Фритьоф и над другими проблемами. Он сам говорил, что когда Армауэр Хансен познакомил его с дарвинизмом, для него открылось совершенно новое направление человеческой мысли. Вера в истинность христианского учения, привитая с детства, поколебалась. В законах природы он нашел новую истину. Растения, животные, люди — все одушевленное и неодушевленное — являются частью одной и той же материи.
В письмах домой он никогда не делился этими мыслями. Для отца христианская религия была истиной, зачем же затрагивать этот вопрос. Фритьофу оставалось только пожелать отцу найти в ней утешение, но как раз этого не было. Отца все больше одолевала тоска и тревога. И сыновьям приходилось подбадривать и успокаивать его по мере возможности,
