— Вы шутите? — обернулась Ханна. — Нет? Ну вы даете, господин Баранов… Чему вас только в школе учили? Шимон из Бейт-Цайды или, в русской транскрипции, Симон из Вифсаиды вошел в историю под именем апостола Петра. А втроем с братьями-рыбаками Иаковом и Йохананом, известным еще как Иоанн Богослов, они составляют тройку ближайших и любимейших учеников Христа. Спокойной ночи.
— Подумаешь… «чему вас в школе учили»… — ворчал себе под нос Сева, поудобнее устраиваясь на диване. — Экие мы снобы… истории КПСС нас учили, вот чему… тьфу!
Он заснул, едва успев опустить голову на подушку.
Луна сегодня полная, круглая, как и положено к празднику. Она висит над спокойной поверхностью моря, рассекая его надвое своей сверкающей дорожкой, как мечом, как жезлом. Моше тоже рассек море надвое своим жезлом, когда выводил народ, когда спасал людей от смертоносных колесниц. Но нам-то уже не спастись. Там и тогда было другое море, другой жезл, другие времена. Разве что праздник оттуда же… Странно, отчего это самые главные события в моей непутевой жизни приходятся именно на Песах?
Сегодня утром я умру. Считать ли смерть одним из главных событий? Нет, не думаю. Мне уже хорошо за семьдесят — в таком возрасте смерти не удивляются. Да и потом — какое же это событие жизни? Ведь смерть означает, что жизни уже нет. Впрочем, в определенном смысле я как бы и не умру, потому что я — давно уже не я, а другой, никогда не живший, но умерший, чтобы воскреснуть… хе-хе… лихо заверчено, правда? Не удивляйтесь, я и сам в этой путанице не больно-то разбираюсь. Не для рядовых умов эта каша заварена, вот что.
Шимон, тот бы вам все объяснил. И не только потому, что лучше Шимона никто не умел объяснять самые сложные вещи. Просто он же ее и заварил, эту кашу, вот почему. Он и Йоханан, на пару. Что из этого выйдет, одному Богу известно, да и выйдет ли что-нибудь?
Мы познакомились в Бейт-Цайде. Был такой симпатичный городок рядом с Кинеретом. Я говорю «был», потому что неизвестно, остался ли он сейчас, после нескольких лет нынешней проклятой войны. Что-то наверняка осталось: развалины, обгоревшие дома, стаи одичавших собак… А вот люди… люди не всегда возвращаются на пепелища. Боятся болезней от разлагающейся человеческой падали. Тут ведь как: либо нужно вернуться сразу, чтобы похоронить, либо уже ждать подольше, пока собаки и птицы не решат проблему трупов вместо людей. Бывает, что не получается ни того, ни другого: скорое возвращение не всегда возможно, а на долгое ожидание не все способны. Жизнь дается для того, чтобы жить, а не для того, чтобы ждать. Ну, а иногда так и просто возвращаться некому.
Я пришел в Бейт-Цайду вместе с отцом. Мой отец был известным тогда учителем Торы и путей праведной жизни. Таких называют у нас раббанами. Вот и он был Раббан, именно так, с большой буквы, потому что выделялся своей ученостью среди тогдашних многочисленных раббанов Галиля. Я же ходил при нем в качестве несущественного приложения, эдакий сбоку-припека, ничем не примечательный сын замечательного человека. Да, да, вы не ошибаетесь, слыша горечь в моих словах. Есть много несправедливого в жизни, но нет ничего несправедливее жизни в тени великого родителя. Ведь люди устроены так, что склонны видеть в смене времен, лет и поколений непрерывный процесс совершенствования. Сегодня должно быть непременно лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Дома должны становиться теплее, мастера искуснее, мудрецы умнее, оружие страшнее, еда вкусней и разнообразней. Так оно и происходит, не правда ли? Вот то-то и оно… а потому, сами подумайте, как должен выглядеть ничтожный сын рядом со знаменитым папашей? Да это же просто ошибка природы, ни больше ни меньше! Прямо недоразумение какое-то, а не сынок, оторви да брось.
Возможно, я понял серьезность своего положения слишком поздно. Возможно, мне нужно было еще подростком сбежать из дому и начать новую, отдельную, пусть менее сытую, зато свою собственную жизнь. Возможно… Но я этого не сделал, упустил момент, а когда опомнился, меня уже никто не называл иначе, чем «сын Раббана».
