Аделаида была хитрой и знала ещё один способ становиться как все! Когда она гуляла во дворе и была совершенно одна, а солнце садилось, то надо было встать прямо спиной к солнцу, тогда от неё падала очень худая тень с длинными ногами, и это было восхитительно! Аделаида спиной к солнцу становилась и так, и эдак, и нигде не торчал живот, а бёдра были узкими и покатыми. Только очень жаль, что она не могла обвести эту свою такую прекрасную тень мелом, чтоб полюбоваться ещё и завтра.
Ещё Аделаида любила с папой бывать в парке под старым, огромным дубом. Это место они втроём с папой так и называли «под нашим дубом». Старому, корявому великану явно нравилось их присутствие. В его древесине от долгой, тяжёлой жизни, от многочисленных дождей и снегов, выпавших на его долю, образовалось огромное дупло. Оно всегда было сырым и таинственным. От этого дуб становился ещё более прекрасным. Под ним весной цвели фиалки, и казалось, что это зелёно-сиреневый кусочек радуги просто отвалился и упал к дубу на землю. Аделаида часто в мыслях рисовала «златую цепь». Толстые, массивные звенья блестели и переливались на солнце. А кот учёный просто залез в дупло, но скоро уже вылезет. Аделаида с Сёмой однажды очень удивились, когда папа сказал, что дуб стоял здесь, не только когда их ещё не было, но не было даже папы с мамой!
– А может, деда был? – осторожно поинтересовалась Аделаида у отца.
– Кисли разгавор нэ начинай! (Кислый разговор не начинай!) – папа вдруг резко оборвал её, не желая говорить, о чём не желал.
Весной, когда фиалки цвели, они всегда из дома приносили нитки и набирали для мамы толстенькие, короткие букетики. Как они пахли! Какими они были красивыми – эти маленькие лилово-салатовые, нежные букетики, перевязанные ниточкой за слабые стебли. А осенью втроём набивали полные карманы желудей. И со шляпками, и без шляпок! Таких жёлтеньких, гладеньких, замечательно красивых! Если хорошо поискать, то можно найти ещё и кусочек шершавой коричневой коры, соскоблить с камня тряпочку ласкового, как зелёный бархат, мха, который, оказывается, называется «кукушкины слёзы». Счастливая, разрумяненная Аделаида приносила все эти богатства домой и прятала в тайник. Тайником была заваленная книгами тумбочка при письменном столе. Она сделала из книг что-то вроде ниши. Туда вполне помещались коробочка из-под печенья с оставшимися от её с Кощейкой пошивочных дел маленькими разноцветными лоскутами и сухими осенними листьями. Потом, когда никто не видел, Аделаида извлекала из тайника пахнущую лесом красоту и делала человечков с ручками и ножками из спичек. Она их сажала и ставила на эту самую кору, обкладывала мхом и не могла налюбоваться. Только было очень жаль, что у неё нет «деревянного» клея, а «бумажный» ничего не клеит. Правда, однажды, когда она пошла на музыку, то взяла с собой пустой спичечный коробок. Она знала, что там, около Дворца Металлургов один дядька всегда клеит афиши. Так вот, у него этого клея огромное ведро. Он макает туда половую щётку, мажет ею старую афишу и приклеивает новую. Аделаида подумала, что если очень попросить, то, может быть, дядька даст ей немного этого похожего на крем клея в спичечную коробочку. Она однажды ослушалась маму и, пересилив страх перед чужими, сама подошла к незнакомому дядьке и попросила у него клея. Дядька очень удивился, но наложит ей клея полный спичечный коробок. Но этот клей был похож на варёные макароны и тоже ничего не клеил. Тогда она попробовала склеить пустую катушку от ниток, и тоже не взялось. Пришлось делать человечков с пластилином. Получилось неплохо, но совсем не то, как она бы хотела. Всё равно Аделаида их любила. Она им давала имена, прозвища. У них был свой характер, своя жизнь. Ей казалось, что они живые, только притворяются, что спят. Зато ночью, когда никто их не видит, желудёвые человечки оживают и ходят по квартире. Аделаида так боялась, что мама ночью встанет, а они не успеют разбежаться и мама на них наступит! Аделаида, когда была совсем маленькая, несколько раз даже оставляла желудёвым человечкам конфеты из личных запасов. Утром она первым делом проверяла, на месте ли её угощение. И, как всегда, оно снова и снова оставалось на месте.
