— Мама, что мне делать, если я непременно хочу выйти замуж за шпиона…
— Все англичане шпионы, — подтвердил медленно поэт. — Шекспир тоже был шпионом.
— Заткните фонтан, дядя. Шпион не шпион, а, должно быть, присматривается к тому, что у нас делается, как же иначе? — сказал Никонов. — Англичане поклялись воевать с немцами до последней капли русской крови.
— Ох, господи, все слышали эту шутку сто раз, — сказала Муся, затыкая уши.
— Напротив, майор Клервилль обожает Россию, — сказал Браун. — Он ведь сам из intelligentsia, — это теперь у англичан модное слово. Прежде они из русских слов знали только zakouski и pogrom, теперь знают еще intelligentsia. Все равно, как у нас все знают: если англичанин, значит контора и футбол. В действительности, англичане самый путаный народ на свете. И майор Клервилль — самая настоящая интеллигенция, с сомнениями, с исканиями, с проклятыми вопросами, со всем, что полагается. Он сомневается почти во всем… Ну, не во всем, конечно: в победе Англии, наверное, не сомневается, и в том, что Индии не надо давать независимости, — в этом, вероятно, также не сомневается… Но во всем остальном…
Хозяйка улыбалась, кивая одобрительно головой.
— А ведь слово «интеллигенция» выдумал почтеннейший Боборыкин, — сказал негромко Василий Степанович.
— Ничего подобного, оно встречается в «Анне Карениной», — возразил Никонов.
— Нельзя говорить: «ничего подобного», — поправила Муся.
— Оставьте, пожалуйста, отлично можно… И потом, помните, еще Столыпин сказал, что это только инородцев интересует, как можно и как нельзя говорить: мой язык, как хочу, так и говорю.
— Ну вот, вы известный антисемит, — несколько озадаченно сказала Муся.
— Я антисемит на немцев… Знаете, кстати, почему у меня репутация антисемита? Меня одна барышня спрашивает: «Григорий Иванович, вы женились бы на еврейке?» — «Смотря на какой», — говорю. Вот за это меня ославили антисемитом. Что ж, по-вашему, я обязан жениться на всякой еврейке?
— И все неправда! Никакая барышня вас ни о чем таком не спрашивала… Этот анекдот я в Москве слышала два года тому назад. И «антисемит на немцев» тоже слышала…
— Лопни мои глаза!.. Отсохни у меня руки и ноги!.. Чтоб я тут на этом самом месте провалился!..
— Господи! Григорий Иванович! — страдальчески улыбаясь, сказала хозяйка.
Поэт, загадочно глядя на шею своей соседки Анны Сергеевны, спросил вслух сам себя, какое слово лучше передает ощущение женской кожи: peau veloutee [17] или peau satinee [18]. Из передней слышались звонки. Из кабинета доносился радостный голос хозяина. Хозяйка поддерживала разговор, следя за чаем и косясь в сторону столовой. Там, за дверьми, нанятые клубные лакеи делали свое дело, с презрением глядя на напуганных горничных хозяев.
— Он в самом деле так красив, этот англичанин? — спросила Мусю вполголоса Глафира Генриховна.
— Прямо на выставку англичан! — сказала Муся, закатывая глаза. — Он похож на памятник Николая I… А фрак, фрак!.. Григорий Иванович, отчего на вас так не сидит фрак?
— Это вам так кажется, потому знаете, что лордова порода, — обиженно сказал Никонов. — Верно, фрак как фрак.
— А зовут его Вивиан… Григорий Иванович, отчего вас не зовут Вивиан?
— Оттого, что разумный человек не может так называться, несерьезное имя. Вот послушайте: Гри-го-рий Иванович, как это хорошо звучит: серьезно, солидно, приятно… Я очень доволен… Только кретинический лорд может себе позволить быть Вивианом.
— Разве он лорд? — спросила Анна Сергеевна.
— Кажется, нет… Впрочем, не знаю… Знаю только, что я погибла.
— Я знаю из верного источника, что он не лорд и не аристократ, — сказала желтолицая Глафира Генриховна, которая все знала из верного источника.
— Вешать шпионское отродье! — сказал Никонов и сделал страшные глаза.
