Он остановился позади кресла герцога Нортумберленда и что‑то зашептал ему на ухо. Герцог выслушал с бесстрастным лицом и жестом позволил отойти. Тот, отвесив поклон, встал за спинкой герцогского кресла.
Нортумберленд грузно поднялся из‑за стола, медленно оглядел присутствующих.
— Милорды, — начал он, — я с сожалением сообщаю вам слова его величества о том, что неотложные дела вынуждают его отказаться от присутствия в этом зале. Король желает нам всем веселья и хороших праздников.
Герцог опустился в кресло и нетерпеливым движением руки велел стоявшему сбоку пажу наполнить его кубок.
Итак, принцесса Мария оказалась права, подумала Пен. Конечно, ее брат и не собирался появиться на празднестве. Вернее, этого не собирались допустить Нортумберленд и иже с ним, зорко охраняющие короля от любых контактов с принцессой. Возможно и другое: его здоровье настолько ухудшилось, что он просто не в состоянии показаться перед публикой.
— Интересно… — Голос Оуэна прервал ее размышления. — Неужели Нортумберленд не был заранее оповещен о неотложных делах короля и узнал о них в последнюю минуту перед пиршеством?
Пен отметила, что Оуэн просто читает ее мысли. Подождав, пока служители наполнят их кубки и положат жаркое из павлина, она сказала ему:
— Можете начать ваш рассказ, шевалье.
Он отпил вина и произнес:
— Сегодня вечером я имел неудовольствие видеть вашего деверя.
— И что же?
Оуэн помолчал.
— Я узнал, что ребенок родился раньше срока, — сказал он после паузы.
— Да, на целый месяц. — Ей не хотелось ни с кем говорить об этом, даже с человеком, который взялся помочь. — Но какое это имеет значение?
Он опять ответил не сразу.
— Это может быть очень важным, если преждевременные роды были инспирированы… — Он пояснил:
— Стали результатом чьих‑то преднамеренных действий.
Пен в недоумении посмотрела на него.
— О чем вы говорите? Как это может быть?
Его голос зазвучал мягче, нежели обычно, словно он на самом деле опасался причинить ей боль.
— Если свекровь не желала, чтобы ваши родные присутствовали при родах, она могла действовать самыми различными способами.
Он замолчал, давая ей время обдумать его слова и прийти в себя, подав знак слуге, чтобы тот положил ему с огромного блюда несколько запеченных жавороночьих язычков.
— Майлз высказал что‑нибудь такое, что могло натолкнуть вас на эту мысль? — проговорила наконец Пен.
Оуэн наклонил голову.
— Он был не слишком трезв, но смысл его слов показался мне именно таким… Скажите, его мать способна на подобное?
Пен неподвижным взглядом смотрела на кусок мяса, остывающий на ее тарелке. Ей не хотелось есть, она не была уверена, что у нее вообще когда‑нибудь появится аппетит.
— Да, — сказала она. — Эта женщина способна на все.
Оуэн снова заговорил:
— Я предположил, что ей необходимо было узнать раньше других, какого пола родившийся ребенок. Если девочка, то никакой опасности нет. Если мальчик — это лишает Майлза всех наследственных прав… А преждевременные роды дают возможность для некоторых действий…
Все это Оуэн произнес спокойным, ровным тоном, не поднимая глаз от тарелки.
— Боже! — воскликнула Пен. — Но как?.. Как можно такое сделать?.. — Она смотрела на него горящими, как у тяжелобольного человека, глазами, — Мое дитя… Мой сын… Он родился живым. Я знаю… знаю!.. Хотя и раньше срока…
Она сжала в кулак руку, лежавшую на столе, пальцы побелели.
— Значит, нам остается только докопаться до правды, — сказал он успокаивающе и положил ладонь на ее кулак, пытаясь его разжать. — Старайтесь не показывать ваших чувств, Пен.
— Я еще не настолько владею искусством обмана, — произнесла она с горечью. — Видно, потому, что поздно начала заниматься шпионажем.
И все‑таки она не спешила освобождать руку из его теплых пальцев.
— У нас деловые отношения, шевалье, — добавила она, отдергивая наконец руку, — и нам ни к чему эти дружеские жесты.
Он пожал плечами:
— Как угодно, мадам. Мы можем, хотя бы на людях, сохранять видимость дружелюбия.
Пен подняла со стола кубок, задумчиво провела пальцем по его краю и, внезапно улыбнувшись, произнесла:
— Для меня одно удовольствие находиться в вашей компании, шевалье.
