— Что сказали лекари? — спросил он, подходя к Басиру.
— Говорили о болезни, которая воспалила внутренности и вышла через горло. И сыпь на коже тоже тому доказательство.
— Да, все почти так. Небывалое расширение зрачков (а должно быть, никто не удосужился поднять ему веки), мучительная жажда, судя по количеству кувшинов с водой, которые не успели убрать, красная кожа на лице. Подобные симптомы имеют другое объяснение. Я проверил кровь покойного. Он был отравлен Сонной Одурью.[9]
Басир шумно вздохнул, но никак иначе не выдал своей обеспокоенности.
— Это могло быть случайностью?
— Растение не растет в наших краях, — возразил алхимик. — Кто-то должен был привезти его и позаботиться о том, чтобы визирь употребил отраву в пищу.
Басир сплел руки на груди, глядя на закрытую дверь опочивальни так, будто оттуда вот-вот может выйти демон смерти.
— Благодарю тебя, — произнес он. — Более я не нуждаюсь в твоих услугах. Не сейчас.
Алхимик кивнул, заменив этим поклон.
— Твоя награда, — Басир снял с пояса кошелек, но пустынный лекарь отступил.
— Эта девчонка, — он кивнул на молчаливую Элиану, — показалась мне забавной. Меня давно никто не удивлял из людского племени. Считай, что в этот раз мы в расчете.
Он прошел мимо Басира, а, поравнявшись со сжавшейся девушкой, добавил:
— Она бесконечно верна тебе. Редкий дар, который не умеют ценить.
Сказав это, он ушел, прижимая к бедру тяжелую сумку. Басир посмотрел ему вслед, затем перевел взгляд на свою рабыню.
— Даже половина этой верности, — произнес он со стариковской печалью, — не принадлежит мне.
Украина. Одесская область. Наши дни
Только спустя несколько минут Вадим понял, что у него открыты глаза, и он смотрит на потолок транспортера. Осознав это, он моргнул и захотел позвать кого-нибудь, чтобы ему помогли освободиться от проводов, но в горле пересохло, и вместо окрика послышался нечеловеческий рык.
— Полегче, полегче, — женщина по имени Сэб удержала его от попытки сесть и принялась освобождать от проводов.
— Уже отключили? — услышав их голоса, в фургон вернулся Алекс. Он посмотрел на Вадима, затем перевел взгляд на экран планшета.
— Воспроизведение прервалось.
— Что? — переспросил Алекс. — То есть, он сам отключился?
— Не сам, — нахмурилась Сэб, — его отключили, но не я. Возможно, тот, кто имел доступ к памяти раньше.
— Раньше? — Вадим сел, потирая голову, которая трещала так, словно к затылку приложились полной пластиковой бутылкой. — Нет, дамочка, раньше меня никто не потрошил так.
Женщина нахмурилась, по-мужски широким жестом взяла планшет и поднесла его к носу Вадима:
— Это — показания работы твоего мозга, его активность в момент воспоминания, — она провела пальцем по экрану и постучала ногтем в том месте, где плавная кривая внезапно рванула вверх и осталась там, на самом пике до прерывания, — а это — то, что предшествовало отключению. Мозг буквально вскипел от потока информации, он не мог справиться, чтобы ее переварить и выдать в виде образов.
— Хочешь сказать, что это внешний сигнал? — уточнил заскакивающий в фургон Колин. Он взял планшет, изучая результат. — Вроде команды гипнотизера?
— Очень точное сравнение, — одобрила Сэб. — Я все думала, как это описать. Да, именно: будто в самый разгар сеанса невидимый доктор вывел пациента из транса.
Вадим слушал их, сжимая виски. Помимо головной боли нахлынула тревога. Он больше всего в жизни боялся двух вещей: стоматологов и сумасшествия. Взрослый мужчина, прошедший ад на советской подлодке, до сих пор уговаривал себя, как маленького, сходить к врачу, если разболелся зуб. И только невыносимые физические муки и беспомощность медицинских (и не только) средств для блокирования боли вынуждали его на такой шаг. Но с сумасшествием все обходилось иначе. Когда он был маленьким, его бабушка пережила инсульт. И превратилась в другого человека, чужого, заколдованного. Она внешне оставалась такой же, как прежде, но не всегда узнавала его. Иногда называла чужим именем или внезапно начинала кричать, прогоняя напуганного мальчика. А бывало, что смотрела добро, как прежде, вязала тихонько, а потом вдруг начинала говорить, и все слова были между собой перепутаны, как старые нитки. Он не понимал, но боялся ее огорчить, поэтому улыбался в ответ. Потом бабушка включила газ и забыла его закрыть. Так повторялось часто, и отец стал запирать ее в комнате. Вадим помнил, как она плакала, как просила выпустить.
