— Я не знаю, что будет, — сказал Кляйнцайт. — Я знаю только, что Орфей собрал себя.
— Как? — спросила Медсестра. — Я не знала этой части истории.
Кляйнцайт рассказал ей.
— Где ты об этом прочел? — спросила Медсестра.
— Мне рассказал об этом специалист по Орфею, — ответил Кляйнцайт.
— Звучит здорово, — заметила Медсестра. — Но как ты это сделаешь?
— Орфей вернулся туда, где его разодрали, — сказал Кляйнцайт.
— Или туда, где он попросту распался, — сказала Медсестра.
— Что бы там ни было, — сказал Кляйнцайт, — он вернулся туда, где это произошло.
— А где это?
— Не знаю. Я подумаю об этом в другой раз. Раздевайся.
— Ты себя погубишь, — забеспокоилась Медсестра. — Еще позавчера ты не мог усесться.
— Мы сделаем это лежа, — отвечал Кляйнцайт.
Ах, выдохнула желтая бумага, когда Кляйнцайт взял ее в руки. Ах, я так рада, так рада, что ты вернулся. Она повисла на нем, задыхаясь от рыданий.
Что такое? — сказал Кляйнцайт. Ты действительно тосковала без меня?
Ты никогда об этом не узнаешь, отвечала бумага.
Кляйнцайт перечитал свои три страницы, начал писать, написал одну, две, три страницы сверх того.
С тобой прямо какое‑то волшебство, определила желтая бумага.
В этом нет ничего волшебного, ответил Кляйнцайт. Это просто героизм, вот и все, что требуется. Это, знаешь, как афиняне и лакедемоняне, все эти парни из античных времен. Тонкая красная линия гоплитов и все такое.
Да, сказала желтая бумага. Я тебе верю. Ты — герой.
Просто прилагаю все усилия, скромно ответил Кляйнцайт. Вот и все.
В двери вошла Смерть, села в углу.
Где ты пропадала? — спросил ее Кляйнцайт.
Ну, у меня, знаешь ли, тоже есть работа, ответила Смерть.
О! — сказал на это Кляйнцайт. Он начал четвертую страницу, устал, остановился, встал со стула, медленно обошел квартиру. На кухне появились разные специи, кастрюли и сковородки, все эти новые вещи, которые принесла Медсестра и которые властно заявляли о себе на каждом шагу. Одежда Медсестры висела в шкафу. Она ушла, чтобы купить чего‑нибудь к обеду. На той неделе она возьмет несколько отпускных дней, чтобы побыть с ним. Он вытянулся, вздохнул, почувствовал облегчение. Боли не было.
Он вернулся к своему простому столу, погладил его, любовно посмотрел на желтую бумагу, погладил и ее.
Ты и я, сказал он.
Покойник, сказала желтая бумага.
Что ты сказала? — переспросил Кляйнцайт.
Спокойно, ответила желтая бумага. Я сказала, оставайся спокойным.
Зачем?
Так ты дольше протянешь.
Ты говоришь уже не так, как совсем недавно, произнес Кляйнцайт. Ты говоришь непонятные вещи.
Разве? — усмехнулась желтая бумага.
Да, сказал Кляйнцайт. Говоришь.
Желтая бумага пожала плечами.
Кляйнцайт перечитал те три страницы, что он написал сегодня, и те три, что он написал до этого. Сейчас, когда он читал их, слова, казалось, лежали на бумаге, словно перхоть. Он потряс бумагой, и они слетели с нее. Ничего не осталось. Просто черные значки. Чернила на бумаге, и больше ничего. Ничего.
Что происходит? — недоуменно спросил он.
Ничего не происходит, ответила желтая бумага. Почему бы тебе не сделать так, чтобы что‑то произошло? Герой.
Так он это и назвал: ГЕРОЙ. На первой странице так и стояло чернилами — ГЕРОЙ. Кляйнцайт зачеркнул надпись.
Что это? — снова спросил Кляйнцайт.
Желтая бумага в ответ ни слова.
Черт бы тебя подрал, произнес Кляйнцайт. Что это? Почему мои слова осыпались с бумаги, словно перхоть? Скажи же мне!
Нет никаких «твоих» слов, ответила желтая бумага.
А чьи же они? — спросил Кляйнцайт. Я их написал.
«Я», передразнила желтая бумага. Это что, шутка такая? «Я» не может написать ничего, что осталось бы на бумаге, глупыш.
А кто тогда может? — спросил Кляйнцайт.
Ты начинаешь меня утомлять, отозвалась желтая бумага.
Проклятье, выругался Кляйнцайт, ты моя желтая бумага или нет?
Нет, сказала желтая бумага.
А чья ты? — продолжал допытываться Кляйнцайт.
Слова.
Что сейчас происходит?
Сейчас может произойти что угодно.
КАК — Я — МОГУ — ОСТАВИТЬ — СЛОВА — НА — БУМАГЕ? — произнес Кляйнцайт очень медленно, словно разговаривал с чужеземцем.
Они останутся там, если ты их туда не поставишь, ответила желтая бумага.
