Мальчик молчал. Ресницы у него дрогнули, он отвернулся. Дядя Вася нагнулся к нему:
— Ты что?
— Значит, и ты гонишь меня, дядя Вася? — проговорил Карыш.
— Ну, поглядите на него! — сказал дядя Вася таким тоном, что Карыш обернулся: кого это он зовет поглядеть? Но позади никого не было. Парень в клетчатой кепке — и тот ушел куда-то.
— Ты ж меня знаешь, дядя Вася… — жалобно начал Карыш.
— Знаю!
Василий Лутягин, мастер фарфорового завода, по прозванию «дядя Вася», и в самом деле знал Ивана Карыша. Карыш приходил к Лутягину от имени своего отряда — звать на пионерский костер. Отказаться было никак нельзя: ребята знали, что дядя Вася в гражданскую войну был бойцом — у самого Котовского. Он прямо-таки обязан был рассказать об этом пионерам.
Костер… Должно быть, от него еще сохранился где-то тут, в лесу, сизый огромный круг с горстью углей… и с рыжей горелой хвоей по краям.
— Я тебя знаю, — повторил дядя Вася, — ты стрелять хочешь. В немца стрелять. А дай тебе дело попроще, тебе не подойдет.
— Подойдет!
— Скажем, надо дров наколоть, а ты…
— И дров наколю!
— Или, например, гвоздей принести…
— И гвоздей принесу.
Дядя Вася опустился на мох у самой сосны и сказал:
— Ну, иди сюда, садись.
Карыш сел рядом. Дядя Вася молчал, думал.
Карыш подождал, погладил мох рукой. Такой мох мать на зиму закладывала между оконными рамами, чтобы не было сырости на подоконниках; он внизу коричневый, а сверху зеленый. Карыш хотел спросить дядю Васю, есть ли у него дома такой мох для зимы, но тот перебил его:
— Тебе который год?
— Четырнадцатый.
— Четырнадцатый? — спросил дядя Вася. — А не хвастаешь? Рост у тебя что-то маловат… Ну, слушай, вот какое тебе задание. Знаешь ты в Семихатке Филиппа Иваныча?
— Это что в кооперативе торгует?
— Значит, знаешь. Сбегай в Семихатку, — думается, Филипп Иваныч еще не уехал, — скажи ему: Василий Васильевич просит, мол, гвоздей двухдюймовых… Ну, килограмма три. Постой, я тебе записку напишу.
— Дядя Вася, а зачем тебе гвозди?
— Гвозди зачем!? — переспросил дядя Вася, положил на колено бумажку и начал писать чернильным карандашом. — Зачем гвозди? — повторил он еще раз, подписался и встал. — Избу тут буду строить. Огород городить. Огород огорожу, огурцов насажу.
— Ты смеешься! — закричал Карыш.
— Ну, иди, исполняй задание. — Я теперь тебе не дядя Вася, а начальник партизанского отряда.
Он протянул Карышу записку.
В Семихатку вели три дороги: одна по шоссе, другая через ржаное поле, третья через болото. Третья была самая короткая, и Карыш пошел по ней.
Болото начиналось сразу за лесом, — очень нарядное, если посмотреть на него издали. Там еще доцветали не убитые морозом красноватые копья иван-чая; его было много, и рос он стебель к стеблю — длинной полосой; казалось, что это розовый ручей течет к озеру. И по всему болоту торчали зелеными бородавками кочки. Еле заметная тропка путалась между кочками, а к середине болота пропадала. Но люди и там проходили — перепрыгивали с кочки на брошенное кем-то бревнышко, а с него на другую кочку.
Карыш еще не добрался до этого места, когда услышал в небе далекое жужжание мотора. Оно разрасталось, становилось все слышней. Со стороны озера показался самолет. И сразу за ним — еще два. Даже не видя их, можно было сказать: это не наши. Мотор у нас не тот, и скорость не та, и люди не те… И поет наш самолет по-иному.
Карыш не успел испугаться, — машины, завывая, пронеслись над болотом в сторону Семихатки. На брюхе у каждой из них был ясно виден широкий черно-белый крест.
Когда они были уже далеко, передняя машина снизилась, и от нее отделилась беловатая точка. Карыш раньше думал, что бомбы летят быстрее пули, не поймать глазом. А тут было видно, как блеснувшая на солнце точка упала вниз и над землей сразу же вырос высокий черный столб. Раздался глухой короткий удар, землю тряхнуло, и Карыш, упав на кочку, замер. Прозвучал еще один взрыв, как будто ближе. «Это — в Семихатку», подумал Карыш и продолжал лежать, стараясь не двигаться. Послышались еще два взрыва — один за другим. Сколько времени Карыш пролежал на кочке, он не мог бы потом сказать.