Сквозняк шевелил настенные гобелены и заставлял плясать зыбкое пламя свечей. Тени людей колебались на стенах и на пологе широкой кровати у дальней стены. Кора не двигалась. Она застыла, глядя на хмельные, улыбающиеся вокруг нее лица сакских и нормандских баронов, которые должны были присутствовать, по обычаю, на церемонии укладывания новобрачной четы в постель.
Это была простая формальность, обычный обряд, который должен был подтвердить законную связь только что поженившейся пары, и все же, стоя здесь, в окружении всех этих людей, пришедших во главе с самим королем, Кора вся оцепенела от напряжения. Она старалась не смотреть на Люка, а тем более на огромную кровать с тяжелым пологом, в которую ей сейчас предстояло лечь. Ей неприятны были прикосновения возбужденно хихикающих служанок, которые за ширмой сняли с нее свадебный наряд и облачили в ночную рубашку из тончайшего льна, отделанную кружевами и искусной вышивкой. Все это был фарс. Неужели никто этого не видит? Неужели только она одна понимает, что все усилия короля полюбовно связать саксов и нормандцев в данном случае потерпели крах?
Хотя нет, Люк тоже это понимал. Это было видно по его глазам, по его голосу и поведению. Почему он обещал своим друзьям, что скоро они отправятся в Вулфридж в семейном согласии? Ведь она собственными ушами слышала, как он с сожалением в голосе сказал леди Амелии: «Мой король приказал мне жениться, и я сделал это. Я должен вести себя как подобает женатому человеку. Ведь и ты была покорна своему жребию, когда отец выдал тебя за лорда де Виши…»
Ее ногти глубоко вонзились в ладони, но Кора безропотно позволила двум служанкам отвести себя к постели, где под громкий смех и непристойные шутки улеглась на высокую пышную перину. Впервые она пожалела, что понимает их язык, – слушать все это было невыносимо.
Кору накрыли одеялом и, как положено, сняли с нее рубашку. Она хотела было воспротивиться этому, но, представив, как ее разденут насильно, сопровождая эту процедуру грубыми насмешками, молча покорилась. Ее красивая рубашка была положена в ногах постели, в то время как сама она, натянув покрывало до подбородка, застыла в тревожном ожидании.
По обычаю, Люка проводили к постели два самых беспутных гуляки, одним из которых был сэр Роберт. Кора отвела глаза, когда его, не щадя ее стыдливости, раздели и буквально втолкнули в постель.
Вдоволь нашутившись над молодыми, гости ушли, и в спальне, освещенной лишь единственной свечой, никого, кроме супругов, не осталось.
Было холодно, даже под теплым меховым одеялом, а занавески полога шевелились от сквозняка. Кора поежилась. Кровать скрипнула под тяжестью его тела, когда Люк повернулся к ней.
– Мы должны осуществить свои обеты, чтобы наш брак стал по-настоящему законным, – сказал он, но голос не выдал того, что он чувствовал.
– Я знаю это.
Снова наступило молчание, давящее и полное напряжения.
Дыхание Люка казалось слишком громким, а жар его тела буквально обжигал ее, хотя их разделял добрый фут пустого пространства. Он снова повернулся на спину и уставился на балдахин над своей головой.
– Ты сама все это устроила, – в напряженной тишине проговорил он. – Если ты этого не хотела, тебе не следовало провоцировать Вильгельма. Я пытался предостеречь тебя, но ты, как это у тебя в обычае, не послушалась добрых советов.
Она сердито повернулась к нему.
– Я хотела вернуться домой. Вулфридж мой, а не твой, и неважно, через сколько трупов тебе пришлось переступить, чтобы получить его.
Люк приподнялся и сел. Одеяло спало с его груди, когда он повернулся к ней, и резкие складки обозначились у его рта.
– А теперь скажи мне, милостивая госпожа этого замка, через сколько трупов переступил твой отец, чтобы удержать Вулфридж? А его отец до него? А его дед?.. А сколько человек было убито, чтобы отнять эти земли у тех, кто владел ими прежде?.. Этот замок изначально принадлежал римлянам. Ты думаешь, твои предки не силой захватили его? Кто знает, сколько пролилось при этом невинной крови? Так что не болтай мне всю эту чепуху; я лучше знаю, как приобретаются земли.
