Это оказался немецкий биплан. Я впервые видел его так близко, и он оказался немаленьким, даже если учесть, что нос биплана был смят в гармошку и почернел — наверное, там горел мотор, а крылья переломились и лежали кусками вокруг. В передней кабине торчало зажатое тело лётчика — он был мёртв. Вторая кабина пустовала. Осмотрев обломки внимательней, я нашёл следы пулевых попаданий, и много — биплан сбили массированным огнём из стрелкового оружия…
Нам опять повезло с сухим пайком — я достал из машины несколько коробок, а ещё натряс патрон, они подходили к винтовке Демьяна Анисимовича. Меня поражало, как ведёт себя Иринка — девчонке пять лет, а она ни сном ни духом ни на что не жалуется и даже не хнычет, и идёт сама, пока может… Закалка, только… храни Господь от неё, от такой закалки.
Пожевав, я попытался выяснить, куда мы, собственно, забрались, но так ни до чего не достукался — мои спутники мест не узнавали, и я решил, что рискну заглянуть в ближайший по пути населенный пункт. Не могло же кольцо облавы быть таким огромным, мы его наверняка покинули. Дело было за малым — до этого населённого пункта добраться. Сидя на месте, сделать это было трудно, и я подал пример (как всегда), встав первым…
…Около пяти вечера мы столкнулись с людьми нос к носу. Практически так — я раздвинул кусты, и на меня удивлённо воззрились сразу несколько человек. На небольшой поляне собралось не меньше полусотни, белели свежие повязки, тут и там торчало оружие; большинство людей спали тяжёлым усталым сном, что меня извиняло за то, что я не услышал эту стоянку раньше. Не надо было долго соображать, что это наши. А через какие-то секунды я увидел, что ко мне идёт, наступая на людей и вызывая сонную брань, Сашка, и голова у него перевязана… но его обогнал наш командир — появился откуда-то сбоку, прижал меня к себе так, что едва не задушил, потом отстранил и сказал:
— Ну вот, живой, Бориска? — и крикнул неожиданно сильным голосом: — Юленька, Бориска пришёл, живой наш Бориска!
— Борь-ка-а-а-а-а!!! — услышал я крик, сел около кустов и закрыл глаза…
…То, что устроили нам немцы, иначе как разгромом назвать было нельзя. Из четырёх отрядов уцелели наш и «Взрыв», но сохранили хорошо если по половине численности, вынуждены были бросить запасённое на базах продовольствие и снаряжение и спасаться бегством, прорываясь с боями. Самолёт сбили наши, в том числе — Димка, собственно, он первый открыл огонь по биплану… вот только поздравить его с этим я не смог. И как знать — не для этого ли сберёг его Господь в детстве, когда Димка тонул?…
Наш пулемётчик пропал без вести. В смысле — никто не видел, как он погиб, потому что он остался прикрывать группу из пяти легкораненых, тащивших двоих тяжёлых, одним из которых был раненый в бок и в грудь Илмари Ахтович… ну а в таком случае слова «пропал без вести» могут служить лишь горьким утешением. Не стало и Олега Кирычева — под ногами у него во время боя на прорыв разорвалась мина. Сашка, Макс Самохин и Олег Панаев были ранены, к счастью, все трое — легко. И нашему отделению ещё повезло.
Я помолился за Димку. Это было немного нечестно, и я помолился за всех остальных, без различия. Юлька, всхлипывая, отдала мне мою куртку и галстук.
— Вот… я взяла, подумала, если возьму, то ты обязательно вернёшься… — призналась она.
— Ай-ай, суеверия, товарищ пионерка, — сказал я.
Мы шли по лесным тропинкам, переходившим в грунтовки и обратно, а временами — вообще исчезавшим. Шестьдесят три человека — все, кто уцелел от нашего отряда и прибился к нему. Восемь человек были тяжело ранены. Радио-станцию вытащили. Мефодий Алексеевич не распространялся насчёт того, куда собирается идти теперь, но, судя по приметам, мы двигались на северо-запад. Это меня не очень волновало, если честно — для меня главным было то, что я со своими.
Когда мы остановились на днёвку, нас вызвал командир. Под дубом, временно ставшим штабом, он держал совет с еле шелестящим Хокканеном, тётей Фросей (живой и здоровой) и старшим лейтенантом Карягиным, окруженцем, который командовал третьим взводом. Больше из командиров взводов не уцелел никто, и я подумал зло, что напрасно беспокоился насчёт Виктора и его послевоенной судьбы — в Фергану похожий на Чебурашку молодой лейтенант уже не вернётся. Никто не помнил, как он погиб. Но тут всё было ясно.
