Я её удивлённо взял. На фоне большого стога были сняты четверо подростков военного времени — что это настоящий снимок, сомнений не было, не подделать сейчас ни позы, ни выражение лиц, ни качество снимка, как ни старайся. Скуластый курносый паренёк в солдатской форме, сидя на земле, расстелил на колене портянку и, что-то вытряхивая из сапога, смотрел на одетую в шаровары и рубашку девчонку, перебросившую на грудь косу; девчонка смеялась. К стогу привалился худощавый мальчишка в кепке, кожаной куртке и потрёпанных брюках — он смотрел в небо и грыз соломинку. Сбоку на корточках пристроился почти по-современному одетый третий мальчишка — в широком камуфляже и высоких ботинках; он, кажется, что-то спрашивал у скуластого. На шеях у них и правда были галстуки, только цвет неразличим.
— Это они и есть, которые пропали? — с интересом спросил я. — Ты нашёл там же, где и галстуки? А почему…Ничего себе! — вырвалось у меня. — Это твой дед?! Как похож!
Действительно, мальчишка в камуфляже был похож на моего странного экскурсовода, как две капли воды — ну, разве что чуточку младше. Я продолжал:
— Но погоди… Если он пропал, когда ему было столько лет, то как же ты на свет-то появился? Или он не погиб?
— Он не погиб, — сказал мальчишка. — Только мой дед не воевал, а прадед в это время сражался на Кавказе… Понимаете… — он облизнул губы. — Если хотите, я расскажу. Только дослушайте до конца, даже если вам покажется…
— Ты меня уже заинтриговал, — я украдкой глянул на часы — у меня было еще почти два часа. — Так что это за история?
Борис взял у меня фотографию. Глядя на неё, заговорил:
— Это правда, что я нашёл галстуки. Это было нетрудно. Я хорошо запомнил, где мы их спрятали, когда… — Борис вскинул на меня глаза и улыбнулся: — Снимок сделали в сорок втором, почти год назад. И этот парень на фотке не мой предок. Это я сам. Будете слушать?
Говоря, он расстёгивал напульсник и сейчас освободился от него совсем. Под кожаным браслетом была татуировка — но не модная сейчас среди подростков» плетёнка», а простой и не очень искусно наколотый ряд цифр.
92745
— Будете слушать? — повторил он.
На свете есть олухи, которые ничего не боятся.
Я не из таких. Это я говорю не в укор себе и не в оправдание. Просто я не из таких — и всё.
Я боюсь темноты. Боюсь того, что родители будут ругать за двойку, которую боюсь получить. Боюсь драться, боюсь незнакомых компаний на тёмных улицах. Боюсь заболеть чем-нибудь неизлечимым. Боюсь коров. Боюсь девчонок — куда больше, чем коров. Боюсь высоты и глубокой воды.
А больше всего боюсь, что кто-то узнает о том, чего я боюсь.
Вчера, 6 мая, мне исполнилось четырнадцать лет. Полтора года назад я вступил в скауты, в только-только образовавшийся в нашем городе отряд. Отряд — это неправильно, хотя нас так даже в телепередачах называют, и в газетах. Правильно — дружина. Мы и есть — дружина имени Лёни Голикова.
Вообще-то это тоже не совсем правильно. Не по скаутским правилам называть организации в честь пусть сколько угодно знаменитых людей — ну, если только в честь святых. Но я, если честно, не знаю, чем Лёня Голиков хуже святого. Любого, хоть кого возьми. Тем, что носил красный галстук?
Когда — ну, полтора года назад — бывший майор морской пехоты, наш земляк Анатолий Сергеевич Кузьмичёв (или «АСК», как мы имеем наглость его называть даже не за глаза), вернувшись в Новгород, организовал нашу дружину, у неё долго не было вообще никакого названия, и мы возмущались, на каждом сборе предлагали кучу разных. АСК только усмехался. Потом-то мы допёрли, что к чему. Сперва в дружину записалось человек полтысячи, не меньше. Но потом схлынули — и вот уже с год её численность держится примерно на уровне 150–200 человек. АСК этого и ждал. Дело в том, что скауты — это не только сплошная романтика, походы, стрельбы, костры и прочее. Это ещё и армейская дисциплина, и ранние подъёмы, и разносы за плохо подогнанную форму, и насмешки над этой самой формой… В общем, те, кто хотел «потусоваться» — сплыли. Когда же дружина в самом деле стала похожа на дружину — тут и настал черёд давать ей имя. Вообще-то это мудро, если честно. Зачем трепать хорошее слово, если через месяц всё развалится?
