— Простите меня, — сказала я. — Я виновата. Не знаю, что на меня нашло.
— Как бы то ни было, я весьма впечатлен, — заметил Альфонсо. — Кто бы мог подумать, что ты окажешься такой амазонкой, сестрица?
— Амазонкой? Уж точно нет. Я просто испытывала мастерство Канелы. Конь отлично себя проявил, не так ли? Он намного быстрее, чем можно судить по его размерам.
— Верно, — улыбнулся Альфонсо. — И ты тоже отлично себя показала.
— А теперь пора возвращаться, — сказал Чакон. — Уже почти ночь. Поедем по главной дороге, и на этот раз без скачек галопом, ясно?
Снова сев на лошадей, мы с Беатрис последовали в сумерках за моим братом и Чаконом. Я с облегчением отметила, что Беатрис предпочла не капризничать, спокойно шла шагом рядом со мной. И все же, когда мы подъезжали к Аревало под покрытым коралловыми прожилками небом, я опять вспомнила наш разговор и, несмотря ни на что, подумала о том, каково это — быть мужчиной.
В замке было необычно пусто для этого времени. Едва войдя в большой зал и увидев, что длинный, покрытый царапинами стол, что стоял в центре комнаты, до сих пор не накрыт к ужину, я почувствовала — что-то случилось. Альфонсо и Чакон расседлывали и чистили лошадей в конюшне. Пока Беатрис снимала с меня плащ, я взглянула на очаг. Огонь еще не разжигали. Единственный свет давали лишь шипящие факелы на стене.
— Интересно, куда все подевались? — как можно небрежнее сказала я, потирая саднящие от поводьев ладони. — Я думала, донья Клара накинется на нас с упреками.
— И я, — нахмурилась Беатрис. — Слишком уж тихо.
Я подумала, не заболела ли моя мать, пока мы катались верхом, и почувствовала угрызения совести. Мне следовало оставаться в замке, а не исчезать столь стремительно, не сказав никому ни слова.
В зал вошла моя гувернантка, направилась к нам.
— Вот она, — прошептала Беатрис, но я сразу же поняла, что тревога на лице няни связана не с нами. Если донью Клару поначалу и рассердила наша эскапада, то сейчас речь шла о чем-то куда более важном.
— Наконец-то, — сказала донья Клара без обычной для нее колкости. — Где вы были, во имя всего святого? Ее величество, твоя мать, хотела тебя видеть.
Мать хотела меня видеть. Сердце забилось сильнее, и словно издалека я услышала голос Беатрис:
— Мы были с его высочеством, донья Клара. Помните? Мы говорили, что…
— Я знаю, с кем вы были, — прервала ее моя няня, — дерзкое дитя. Я спрашивала, где вы были. Вас не было три с лишним часа, если не заметили.
— Три часа? — Я уставилась на нее. — Но мне показалось…
Я замолчала, встретившись с ее мрачным взглядом.
— Что-то случилось? Мама?..
Донья Клара кивнула:
— Пока ты гуляла, пришло письмо, которое крайне ее огорчило.
Внутри у меня все сжалось, и я потянулась к руке Беатрис.
— Послание из королевского дворца, — сообщила донья Клара. — Я сама забрала письмо у курьера и видела печать. Курьер не стал ждать ответа — сказал, в том нет необходимости. Когда сеньора прочитала письмо, она столь расстроилась, что нам пришлось приготовить ей отвар из ноготков и ревеня. Донья Эльвира пыталась заставить ее выпить, но та никого к себе не подпускала. Ушла в свои покои и захлопнула дверь.
Беатрис молча сжала мою ладонь. Слова излишни. Если письмо пришло из дворца, в нем не могло быть добрых вестей.
— Письмо, сейчас, — продолжала донья Клара, — можешь себе представить? После десяти лет молчания! Конечно, она расстроена. Мы прожили здесь столько лет и ни разу не получили приглашения, словно бедные родственники или обуза, от которой решили избавиться. Лишь Каррильо счел нужным присылать нам обещанное содержание, и даже он, Принц Церкви, не в состоянии выбить золото из казны. И вообще, если бы не скотина и урожай, мы бы умерли с голоду. Посмотри вокруг. Нам нужны новые гобелены, ковры на пол, не говоря уже об одежде. Его величество король об этом осведомлен. Он знает, что двое детей не могут питаться одним лишь святым духом и надеждой.
В ее горячности не было ничего необычного; собственно, жалобы на нашу бедность я слышала столь часто, что почти перестала обращать на них внимание. И тем не менее с моих глаз вдруг словно сошла пелена, я увидела покрытые пятнами плесени и выцветшими портьерами стены, покоробившиеся половицы и разваливающуюся мебель, будто в убогом деревенском доме, а не в жилище вдовствующей королевы Кастилии и ее детей.
