– Я сейчас, – томно проворковала Маша, поцеловала его в уголок рта и вышла из комнаты. Через пару минут раздался шум работающего душа.
Пока девушка смывала с себя пот танцев, готовясь окончательно покорить сердце новой жертвы искусством первоклассной постельной любви, Миронов пытался побороть мигрень размышлениями о прошедшем дне. Почему он стал искать девушку в этом клубе (из-за которого сейчас так сильно болит голова), а не взял какую-нибудь другую? Какая разница, с кем переспать? Слишком странна эта Маша. После первого же свидания, едва зная парня, она соглашается пригласить его к себе, да ещё недвусмысленно намекает на близость. И ведь не пьяна абсолютно, сколько ни выпила своих ликеров и коктейлей. Может быть, ты действительно влюбился, чувак? Люцифер несколько раз подряд лопнет от смеха, когда узнает. И всё-таки кольнуло же в сердце, когда Маша обернулась. Что-то такое было… непонятное. Все же любовь? Даже если и так, то эта любовь обречена, потому что жизнь – не сказка про красавицу и чудовище, где конец является классическим хэппи-эндом. Жизнь – штука, в которой не может быть любви между красавицей и чудовищем. Лишь ненависть. Она ненавидит, потому что боится животной силы, потому что брезглива и не хочет замарать свои чистые ручки о грязную шерсть. Он ненавидит, потому что завидует красоте и бесшабашности жизни, потому что понимает: даже малая доля дозволенного ей не дозволена ему… Черт, как сильно болит голова!
Миронов встал с кресла и начал мерить комнату шагами. В нем просыпалась злоба от бессилия что-то сделать с головной болью. Мыслительные процессы в мозгу затухали, уступали место пульсирующему кокону ярости. Через пару минут Миронов едва ли мог вспомнить, где находится, и лишь первородная агрессивная энергия наполняла его с головы до пят: она буквально ощущалась всем телом, каждой клеткой кожи и мышц, каждым волоском. Если бы в этот момент в комнате кто-нибудь находился, то непременно ужаснулся увиденной картине: симпатичный молодой парень в результате каких-то страшных метаморфоз превратился в нечто, что никто в мире не отнес бы к человеческому существу и даже примату. Потому что ни у приматов, ни у человеческих существ глаза не фосфоресцируют красным…
Щелкнул шпингалет и открылась дверь ванной. Из влажного облака пара в коридор выпорхнула Мария, одетая лишь в коротенький халатик, даже на вид кажущийся легким словно пух. Ступая изящными ножками по мягкому ворсу ковра, она направилась в комнату, где оставила Сашу – свою новую игрушку. Дрожь возбуждения прошла по спине и животу, когда она представила, как округлятся глаза у парня и напрягутся некоторые органы от вида дьявольски симпатичной девчонки с идеальными по всем стандартам формами. Но когда она вошла в комнату, то глаза округлились у неё.
Посреди зала стоял Саша, вокруг которого сгущался сумрак едва освещенной комнаты. Его лицо осунулось и побледнело, став похожим на лист бумаги, полусогнутые колени широко расставлены, пальцы на руках сжаты в плотные кулаки, из которых на недавно купленный палас что-то капало. Но самым страшным были его глаза: огромные, немигающие, источающие кроваво-красное сияние; кажется, зрачки были с вертикальным разрезом…
Миронов издал шипящий звук и оскалился, когда девушка закричала. Мгновенно изменившееся красивое лицо больше не привлекало, скривившийся рот походил на зев грязной пещеры, глаза готовы были вывалиться из глазниц, чтобы повиснуть на нервах. Захлебываясь от отвращения и злости, Миронов прыгнул вперед с шипящим "Сука!", сбил девушку с ног и вместе с ней повалился на пол. Затем сел ей на живот, уперся коленями в бьющиеся – словно пойманные в сеть птицы – руки и начал с силой опускать окровавленные кулаки на лицо Марии. Крики девушки скоро захлебнулись и утихли, лишь сопение и звуки ударов нарушали тишину квартиры в спящем доме. Когда Миронов наконец перестал избиения и поднялся, Маша была мертва. Все стены вокруг покрылись темными пятнами внутривенной жидкости и мозгов.
