Последний удар был особенно хорош. Эта лохматая образина буквально прокрутилась на триста шестьдесят градусов, а его лицо стало похоже на яблочный пирог.
Да, согласился сам с собой Миронов. Именно на яблочный пирог и стало похоже его поганое лицо.
Такое же плоское и мягкое.
Жаль только, что он был уже мертв, и не смог оценить такого хорошего пинка.
Миронову захотелось рассмеяться, но он сдержал внезапный порыв веселья, и лишь ещё раз улыбнулся.
Автобус вёз его на противоположный конец города, туда, где живёт третий подонок из четверки, избившей Лену и его самого. Этот подонок даже не подозревает о том, что сегодня отправится прямиком в Преисподнюю, к Его Величеству Люциферу на поздний ужин.
Узнал адрес Миронов не случайно.
В районе улицы Сиракуз жил (когда-то) парень по кличке Лось. Он тоже был в четверке обдолбанных олигофренов в тот самый вечер, с которого всё и началось. Здоровый, как лось, хоть и наркоман.
Вчера, наконец-то, Миронову удалось завалить эту жертву несостоявшегося аборта. Правда, с ним были ещё двое таких же дебилов; пришлось их тоже прикончить.
Шампунь, кондиционер и бальзам-ополаскиватель, подумалось вдруг Миронову. Три в одном, блин.
Сегодня погода прямо-таки райская, а вчера вечер выдался холодным и ветреным.
Трое наркоманов шли по опустевшему двору покупать очередную дозу героина, чтобы сделать ещё один громадный шаг к собственной кончине. Они громко и грязно разговаривали и периодически взрывались диким хохотом.
Единственный фонарь, горящий во дворе, осветил тёмно-синие пуховики и спортивные шапки, когда троица вошла в круг света. Один из них поскользнулся на ледяной корке, мертво накрывшей асфальт, и навзничь растянулся посреди тротуара, раскинув руки. Двое других тут же разразились пронзительным неприятным смехом.
Когда упавший поднялся и высказал всё что думал относительно гололёда, троица двинулась дальше. Свет фонаря снова падал лишь на неровную поверхность грязной застывшей слякоти.
Миронов стоял за углом дома и слышал, как приближается тот, кто ему нужен.
Лось.
Гогочущие парни вышли со двора и двинулись дальше, не замечая прислонившуюся к стене смерть.
– Эй, пацаны! Не найдется сигареты? – крикнул Миронов им вслед.
– Да пошёл ты!.. – беззлобно ответил один из них, не оборачиваясь.
– Знаешь, Лось, ты эти шутки брось, пока я не расквасил тебе твой сопливый нось, – певуче произнёс Миронов, отделяясь от стены, словно отколовшийся от ледяного материка айсберг. Произнёс тихо, но парни его услышали.
Они резко развернулись, а самый здоровый рявкнул:
– Что ты сказал?
– А ты не слышал? – с деланным удивлением в голосе ответил Миронов.
Парни стали приближаться, и тут один из них, самый маленький, радостно воскликнул:
– Так это же Миронов Санька! – И нарочито серьёзно добавил: – Он у нас последнее время крутым бойцом заделался.
Лось хмуро сдвинул густые брови, которые, впрочем, не были видны под натянутой на самые глаза шапкой.
– Сейчас увидим, какой он боец.
Парни обступили Миронова с трёх сторон; четвертую загораживала стена жилого дома. Они были уверены, что жестоко надают наглецу по шее; их зараженная кровь быстрее пошла по жилам; кулаки сжались в стенобитные орудия. Мгновение, и все трое разом кинулись в центр условного круга.
Сам Миронов, правда, был уверен в обратном.
Он высоко подпрыгнул, широко расставил ноги и с полным разворотом вокруг своей оси нанес двойной удар по "флангам". Рифленые подошвы зимних ботинок словно наждак проехались по физиономиям парней, оставляя на месте содранной кожи кровоточащие раны.
Миронов приземлился на шпагат, и его кулак с силой вошёл в пах подоспевшего как раз Лося. Тот не успел даже почувствовать обжигающей – словно расплавленная сталь – боли внизу живота, как получил сокрушительный удар в скулу и рухнул наземь, разбив при этом похожий на картошку нос об лед.
Один из парней попытался встать, но чёрный ботинок буквально со свистом опустился ему на горло, уничтожая адамово яблоко, перебивая трахею и ломая позвоночник.
Другой поднялся и вытащил из кармана нож.
– Зря, – только и сказал Миронов.
Словно ветер он налетел на ощерившегося наркомана. Тот повалился и тихо умер, так и держа в руке рукоятку ножа, чьё лезвие полностью вошло ему в глаз.
