Я двинулась вперед, думая, правильно ли поступаю. Над крышами далеких зданий я видела перемежающиеся вспышки, которые могли означать только разрушение домов, предприятий и школ. Пламя вздымалось к небесам, дым делал ночь еще темнее.
А сирены продолжали выть.
Снаружи никого не было, улицы опустели. Линии электропередачи постепенно отключались, и пока мы бежали, мигавшие фонари полностью погасли. Я не знала, почему продолжали выть сирены, но догадывалась, что они были связаны с другой системой, дополнительной аварийной цепью питания, позволявшей им работать, даже если остальные источники энергии отключались.
Темнота казалась плотной, заползая в мои легкие и вызывая удушье.
Должно быть, Анджелина чувствовала то же самое, поскольку уткнулась мне в шею и не желала поднимать голову.
Я ей завидовала. Хотелось бы мне отвести глаза, спрятать лицо и не видеть, как разрушается мир.
К счастью, у Макса оказался фонарик на батарейках. И хотя его свет был слабым, нам все же удавалось разглядеть под ногами землю и не спотыкаться на бегу.
Мои ноги горели, руки отнимались от тяжести, но, благодаря Анджелине, я чувствовала себя в большей безопасности. И хотя мне не хотелось в этом признаваться, присутствие Макса тоже успокаивало.
Сидни нас не задерживала, что в этот момент казалось небольшим чудом.
Но все изменилось за секунды, и мой план добраться до безопасных шахт провалился, подобно многим написанным обещаниям, что были преданы огню.
За белой вспышкой, внезапно возникшей перед нами, последовал оглушительный взрыв.
Я почувствовала на языке вкус ударной волны, разорвавшей ночь.
Анджелина дернулась, я остановилась и развернулась спиной к взрыву, чтобы ее защитить. Она вцепилась в меня ногтями. Макс схватил меня за руку и потащил к зданию на другой стороне улицы, подальше от бомб.
В ушах звенело, и я перестала отличать звук сирен от гула, возникшего у меня в голове. Все шумы слились воедино, и не у меня одной, поскольку сестра отпустила мою шею и заткнула уши указательными пальцами. Она вся дрожала, и я крепко обняла ее, стараясь успокоить без слов.
Вторая бомба легла неподалеку от первой.
Но Макс уже тянул нас в противоположном направлении. Подальше от шахт и мест последних взрывов.
У меня мелькнула мысль: сколько же пройдет времени, когда разрывы снарядов перестанут быть нашей единственной проблемой? Когда на улицы вступит вражеская пехота, наполняя их хаосом и предаваясь безудержной страсти убийства?
Сколько еще ждать момента, когда никто из нас уже не будет в безопасности?
В ту секунду мне на ум пришли слова Обета, и я попыталась вспомнить строку, в которой говорилось о защите людей, о том, чтобы беречь их. Но такой строки не существовало. В клятве шла речь только о безопасности королевы.
Макс крепче сжал мою руку, и я осознала, что он со мной говорит. Стараясь сосредоточиться, я смотрела на его губы и вслушивалась в глухой голос, которому едва удавалось прорваться сквозь гул у меня в голове. Его взгляд был целеустремленным и пристальным, черные брови сведены вместе; он наклонился, и я ощутила его теплое дыхание.
— Где ближайшее убежище? — кричал он.
Опустив глаза, я увидела, что пальцы другой его руки переплелись с пальцами Сидни, съежившейся рядом с ним.
Я сказала себе, что это неважно. Не сейчас. Я обязана уберечь Анджелину. Макс и его руки не должны меня беспокоить.
Я постаралась вспомнить места, в которых мы укрывались во время бесчисленных учений. Церкви, школы. Но все они располагались на поверхности и были слишком открыты; находиться в них во время бомбежки казалось чересчур рискованно.
Еще одна ударная волна разорвала воздух, и я упала на колени, прикрыв руками голову Анджелины и чувствуя дрожь земли. Я слышала — или, возможно, чувствовала, — как она хнычет, и постаралась ее успокоить, хотя вряд ли она меня поняла.
И тут я вспомнила место, казавшееся сейчас более безопасным, чем все остальные. Наверное.
— Туннели! — воскликнула я, поднимая голову и встречая напряженный взгляд Макса. Мы были совсем рядом друг с другом. — Внизу, под городом, где раньше была подземка! Их используют как бомбоубежища.
