— Я твой сын, — недоуменно проговорил он. — Твоя кровь. Если ты в беде, я готов сделать все возможное, чтобы выручить тебя. И не нужно смущаться. Мы же родные люди.
Она грустно посмотрела на него:
— Тут ты не прав. Мы никогда не были близки, и в этом виновата я. Поэтому я боюсь рассказать тебе все. Боюсь, ты станешь презирать меня, Патрик.
По-настоящему встревоженный, он не выдержал:
— Наверняка все не так страшно, как ты думаешь. Ты должна рассказать мне! Ну же, смелее!
— Возможно, ты прав. Просто мне очень трудно. — Она покусала губу, подыскивая слова. — Мне придется поведать тебе о том, что произошло двадцать лет назад, когда я только-только вернулась в Англию, покинув тебя и твоего отца. — Эллис немного помолчала, собираясь с духом. Румянец заиграл на ее щеках. — Я была тогда молода, а потому позволила себе совершить ужасную ошибку. Я влюбилась. Влюбилась до умопомрачения в женатого человека весьма высокого положения. В общем, между нами разгорелся сумасшедший роман. Мы оба состояли в браке, кроме того, он был членом суда, и ты можешь представить, чем грозила огласка нашей связи. Мы держали свои отношения в тайне. Меня, замужнюю женщину, могли обвинить в распутстве, а его ждало не просто порицание — король мог сослать его в провинцию, лишив престижной должности. Ты же знаешь, что Георг Третий не терпит адюльтеров. — Эллис подняла глаза на сына: — Ты шокирован?
Патрик пожал плечами, не зная, что ответить. Конечно, он был удивлен тем, что его мать оказалась столь страстной и безрассудной женщиной, но он точно не был шокирован. В конце концов, между людьми, состоящими в браке, порой случались романы, и в этом не было ничего необычного. Тем более что львиная доля браков заключалась по расчету.
— Скорее, я озадачен, — признался Патрик. — Но почему ты решила рассказать мне об этом сейчас?
Эллис набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:
— Меня шантажируют!
— Шантажируют? Но чем? Связью двадцатилетней давности? Но кто теперь докажет? И кто это может быть? Твой бывший любовник?
— Он умер почти десять лет назад. — Эллис опустила голову. — Я писала ему письма. Любовные письма. Очень откровенные. Наш роман продлился недолго — меньше года, но это была безумная страсть. Когда я пришла в чувство и поняла, как далеко мы зашли, я решила расстаться с ним. Я сказала ему, что не намерена больше длить наш. роман, что не хочу его больше видеть. — Она вздохнула и покачала головой. — Он со мной согласился. А что ему оставалось? Тем более что он дорожил своей женой, и только безумная страсть лишила его способности мыслить здраво. Думаю, он был мне даже благодарен за этот разрыв. А когда все закончилось, я даже не вспомнила о тех письмах. — Губы Эллис задрожали. — Разве я могла знать, что эта неосторожность аукнется мне через двадцать лет!
Несмотря на бесстрастный вид, Патрика захлестнула целая буря эмоций. Признание матери заставило его иначе взглянуть на эту красивую, холеную женщину. До сих пор она была для него почти чужим человеком, не любившим его в детстве и превратившимся в светскую леди после переезда в Лондон. Откуда он мог знать, что она способна любить, испытывать такие сильные чувства, когда невозможно думать о последствиях собственных поступков?
И теперь какой-то негодяй шантажирует и мучает ее! Он не допустит, чтобы этот наглец причинял его матери страдания. Все, что угодно, но только не это несчастное выражение, которое он впервые увидел на ее лице!
— Как он с тобой связался? — спросил он, стараясь говорить спокойно.
— Мне прислали записку в тот день, когда ты отвез меня домой после прогулки. Почерк мне не знаком, но в записке говорилось о давнем романе и письмах. Шантажист потребовал денег в обмен на эти письма, понимаешь? Он оказался хитер: записку нашла именно я, но не знаю, кто ее мог подложить.
— Когда и сколько ты должна заплатить?
— Я уже заплатила «первый взнос», — горько призналась Эллис. — Тот, кто отправил мне записку, знал, что нас с Генри ждут у миссис Пеннингтон. Мне велели принести в сумочке тысячу фунтов и оставить ее в холле. Когда мы с мужем вернулись, денег в ридикюле не было. Зато там лежало одно из писем, которое я немедленно сожгла.
