Он упрятал чек в бюро и, прежде чем лечь, налил себе еще немного пива.
* * *
Джек Форест и Колин распрощались на парковке у ресторана. Прошедший вечер, похоже, оставил у Джека впечатление двойственное: он так и не понял, стоило во все это ввязываться или не стоило.
— Как по-вашему, мы чего-нибудь добились? Изо рта Джека вырывался парок. К утру подморозит.
— Думаю, да, — ответил Колин, которому всегда хотелось, чтобы все обернулось к лучшему. — Думаю, получилось, ну…
— Конструктивно?
— Да. По-моему, так.
— Хорошо. Наверное, вы правы. Получилось конструктивно. — Джек потер ладони, постукал друг о дружку костяшками длинных пальцев. — А нынче морозцем попахивает, нет? Надеюсь, жена не забыла укрыться одеялом.
Они обменялись рукопожатиями и разошлись. Машины их стояли в разных концах парковки. Колин неодобрительно фыркал и даже позволил себе произнести несколько умеренно бранных слов, пока боролся с замком своей коричневой «Остин 1800», с заедающим запором, который несколько лет назад сам же и спроектировал, да еще и с такой самоуверенностью.
По средам, после полудня, урок английской литературы был спаренный и вел его валлиец по имени мистер Флетчер, глотавший слова, так что понять его можно было с немалым трудом. Говорил он с сильным акцентом и состоял у учеников на подозрении в алкоголизме. Большинство мальчиков мистера Флетчера побаивалось, поскольку, выходя из себя, он начинал орать, а из себя он выходил на каждом уроке, иногда по два, а то и по три или четыре раза. Единственным, кто, похоже, нисколько его не страшился, был Гардинг. С другой стороны, все — и в особенности Бен — давно уж терялись в догадках насчет того, что вообще может напугать Гардинга.
Сдвоенные уроки — штука особенная. Когда после первых сорока минут бьет колокол, тебе остается только сидеть где сидел, как будто ты ничего и не слышал. Чаще всего учитель продолжает говорить, словно подчеркивая, что ничего не произошло, минула половина срока, вот и все, однако удержать внимание мальчиков на те несколько минут, в которые коридоры за дверью наполняются гулом от ударов сотен юных ног, перебегающих из одних классов в другие, бывает сложно. Но понемногу стук шагов и хлопки дверей стихают, вновь воцаряется тишина, и тебе уже нечем извинить себя за то, что ты не слушаешь ввергающие в дурноту спады и подъемы укачливого, монотонного голоса мистера Флетчера.
— Шедевр, Спинкс, истинный шедевр, — говорил он в спины трех возвращающихся на свои места мальчиков.
Сарказм, нимало не смягченный шутливостью или игривостью интонации, был закоснелой особенностью умственного склада Флетчера, как и большинства пожилых преподавателей «КингУильямс».
— Когда Голливуд приступит к неизбежной экранизации «Над пропастью во ржи», вам несомненно предложат роль Холдена Колфилда. Вы годитесь для нее в совершенстве, даже бирмингемский акцент ваш в дело пойдет. Питеру Фонда останется только локти кусать. Ну хорошо, — он повысил голос, дабы приглушить взрыв смеха, которого, впрочем, не последовало, — кто следующий? Тракаллей, Гардинг, Андертон, Чейз. Звучит как название юридической конторы. Стряпчие и комиссары по приведению к присяге. Что вы имеете нам предложить?
Трое из названных встали (Гардинг несколько минут назад отпросился в уборную и должен был вот-вот вернуться); Филип Чейз, неофициальный их представитель, объявил:
— Мы покажем сцену суда из «Убить пересмешника», сэр. Инсценировка сделана нами с Тракаллеем.
— Мной, Чейз. Мной и Тракаллеем.
— Да, сэр. Я играю Аттикуса Финча, ответчика. -Адвоката ответчика, а не ответчика.
— Да. Простите, сэр. Андертон исполняет роль мистера Гилмера, э-э… обвинителя. Тракаллей сыграет судью Тейлора, а Гардинг…
В это мгновение дверь класса распахнулась и в него вступил Гардинг, немедля вызвавший взрыв упоенного хохота.
— …Гардинг играет Тома Робинсона, сэр. Пояснение было излишним, поскольку грим Гардинга говорил сам за себя. Лицо его стало более или менее неузнаваемым под гротескным слоем темно-синих чернил. Должно быть, уходя в уборную, он спрятал пузырек в карман. Эффекта Гардинг достиг поразительного — не в малой мере благодаря оставленным им вокруг глаз кружкам прозрачной белизны, а также тому, что нос он почему-то чернилами мазать не стал и теперь тот нелепо выделялся на лице Гардинга подобием маленького белого знака препинания.
