ужасный вдруг засмеялась, нелепо, глупо, тихо.
— Что с тобой? — спросил Алеша грубо.
— Это так, это так, мой хороший, я просто дура, дура и
все тут. Ударь меня, если хочешь.
Конечно, чутье не обмануло Валеру Додд. Дар
несравненный женской интуиции был заодно с дурацкой
непосредственностью чувств оправдан временем унылым, в
отличии, увы, от самомнения мужского, решимости, что
сочетается обыкновенно с необычайным напряжением
покровов кожных лицевых, брутальным, барабанным,
кинематографа, юпитеров и просветленной оптики
достойным.
Да, все вышло совсем не так, как представлял себе
студент-биолог, от водки и обид насупившийся грозно.
Тварь, гадина, мамаша Алексея Ермакова, с
раскроенной коробкой черепной на стол холодный
паталогоанатома, конечно, не легла. Напротив, сама, похоже,
вознамерилась отправить сына, если и не навсегда, то на
годок, другой уж точно, в специальное учреждение лечебное.
Едва ли не каждую пятницу в восемь вечера он
должен был встречать ее в примерно убранной квартире, а
утром в понедельник провожать на первый Южносибирский
автобус, сопровождать безропотно сквозь непрозрачную,
морозом в неправильной пропорции замешанную смесь
сублимата и конденсата водного.
— И не вздумай снова дергаться, — говорила ему мама
ласково в дверях студеного шестичасового "Икаруса", — одно
неверное движение, и ты в армии.
Именовалось сие мероприятие научными
изысканиями в архивах Томской парторганизации.
Впрочем, об этом Леша Лере почти ничего не писал.
А слал он милой письма, особенно первые несколько месяцев,
очень и очень часто. В конверт теперь он, правда, крайне
редко вкладывал открытку, все эти полгода из Томска Валера
получала самые настоящие письма с зачином " Здравствуй,
Лерочка" и подписью "Волчонок Леша". Он стал на удивленье
многословен и оптимизмом поражал, настолько не
сочетавшимся с тогдашним обликом и состоянием студента,
что лишь бумага в клетку и могла его терпеть, сносить
великодушно. Да, планы воссоединения в унылом далеке
своем самые невероятные строил Алеша Ермаков, из коих
постепенно, отодвигая все другие в сторону, все затмевая
простотой и совершенством, волшебным и единственным стал
вырисовываться главный — перевод. Перевод из томской,
таежной, семейством Воронихиных схваченной глуши в
украинскую вольную приазовскую степь, бегство от
собственной мамаши — доцента, кандидата исторических наук
под крылышко Елены Сергеевны Востряковой, профессора,
доктора биологических.
"Все сбудется, все сбудется", — писал Алеша Лере, ну
а пока, пока он не мог ничего. Не в силах был даже вернуть
кое-какие вещички, что, убегая от фурии безумной, оставила
Валера в квартире окнами на Усова и Косырева. Увы, весь ее
нехитрый (но, тем не менее, заметим, между прочим,
эффектный) гардероб Галина Александровна с животным
упоением, восторгом, порезала острейшим, для нужд
кухонных лериных сыночком отлично заточенным ножом.
Ну, а что Валера? Плутовка, бестия, такая-сякая
этакая?
Валера разрывалась пополам. Та часть ее естества,
кою принято обыкновенно считать здоровым началом, кровь с
молоком — игристый напиток, определенно стремилась и звала
забыть ресниц длиннющих, глаз синих свет необычайный, и
жить, ловить момент. Чем, собственно, со стороны казалось
многим, и занималась долгоногая шалунья с бессовестными
губками. Однако, в безупречном почти что теле, как с
изумленьем убедилась порой недавней, летней, сестра
молочная Анастасия, вдруг странный обнаружился, для глаз
невидимый изъян, дефект, мешавший желез разнообразных
буйство в беспечный праздник ежечасный для четырех
конечностей и копчика счастливо обратить. Нечто,
заставлявшее Валеру каждый день с волненьем удивительным,
никак не вяжущимся, право, с ее походкой, глазами наглыми и
вызывающей усмешкой, входить в подъезд и издали, сейчас
же взгляд пристальный бросать на три отверстия в почтовом
ящике, три дырочки, зверюги три, три лапушки, сестрички
невилички.
Такая беззаботная на вид, веселая не в меру,
смешливая ни к месту Валера Додд, да, оказалась подвержена
типичной меланхолии, печали, грусти, короче, склонность
обнаружила девичьим грезам, романтическим мечтам
значенье придавать, ну, право же, несообразное,
