— Мне очень жаль, поверьте, — вежливо сказал Турецкий. — Как это случилось?
Дело было вечером. До семи часов Роман работал в студии на Солянке — это его собственное детище, там талантливые ребята под его руководством выполняют работы на заказ, занимаются оформлением объектов «соцкультбыта», там же он занимается с учениками… и ученицами. Так уж сложилось, четыре раза в неделю он проводит время в упомянутой студии. В роковой день он вышел из здания, по свидетельству очевидцев, в семь с небольшим, поговорил на пороге со знакомым пареньком, тот побежал по тротуару, а Роман направился к припаркованному у здания автомобилю. Паренек, отбежав шагов на двадцать, услышал за спиной подозрительный хлопок. Выстрел прозвучал из проезжающей мимо серой «девятки». Открылось окно, грянул выстрел, машина поехала дальше, влилась в поток и даже немного постояла у светофора. Парень видел, как художника швырнуло на тротуар, взвизгнула проходящая мимо девушка, которую обрызгало кровью и мозговой жидкостью. Паренек помчался обратно, бросился к художнику. Когда опомнились, убийцы и след простыл. Других очевидцев не было. Пуля попала художнику в гениальную голову, смерть наступила мгновенно. Поиски серой «девятки» успехом не увенчались. В четверг художника похоронили. Чем с тех пор занимается милиция, знает только Бог…
— Соболезную, Евгения Геннадьевна. От меня-то вы что хотите?
— Не поверите, — печально усмехнулась посетительница, — но меня тоже подозревали в совершении преступления. С чего бы это? Разве что от большой любви?..
— Вы так сильно его любили?
Губы девушки задрожали.
— Его невозможно было не любить… Мы собирались пожениться осенью. Фактически я уже переехала в его квартиру. Мои родители не возражали, а у Романа не было родителей. Мы никогда не ссорились, не выясняли отношения. Нет, у него были недостатки, не бывает людей без недостатков. Иногда он был вспыльчив, иногда сочился желчью, был нетерпим к чужому мнению. Несколько раз выпивал свыше меры, но… в пределах допустимого. Все мы живые люди… А рассуждать о каких-то имущественных спорах невыносимо глупо. Я никогда ни на что не претендовала, как я могу претендовать? Мы даже не успели подать заявление. Ума не приложу, что я могла приобрести с этой смерти, кроме долгой незаживающей раны…
— И кому теперь достанется его имущество?
— А какое там имущество? — она улыбнулась сквозь слезы. — Мебель в студии была не очень новая, разве что сама квартира… Я думаю, нотариальные органы разберутся. Имеется у Романа дальняя родня, ей и достанется. А творческое наследие?.. Часть отойдет той самой галерее в Ипатьевском переулке, часть родне, часть студии на Солянке, я не знаю…
— От меня-то вы что хотите, Евгения Геннадьевна? — повторил вопрос Турецкий.
— Я хочу, чтобы убийца понес заслуженное наказание, — пожала плечами «просительница». — Такое вот скромное желание. Милиция не проявляет усердия, я уверена, — Земля сойдет с орбиты, если они вдруг поймают преступника. Нет, для вида они, конечно, открыли уголовное дело, извели кучу бумаги…
— Вы несправедливы, Евгения Геннадьевна. Погибший, как вы сами говорите, известный человек, для милиции — дело чести раскрыть это преступление.
— Возможно, они кого-нибудь найдут, — вздохнула девушка, — но я сомневаюсь, что это будет по-настоящему виновный. Найдут крайнего, с помпой закроют дело. Лично меня они допрашивали несколько раз. Параллельно изводили того самого паренька… его зовут, кажется, Венедикт, — хотя он всего лишь очевидец, нужно обладать бездной воображения, чтобы заподозрить в нем убийцу. Я хочу вас нанять, Александр Борисович, — произнесла посетительница прямым текстом и не пряча глаз. Сдула волосы с козырька кепки и выжидающе уставилась на сыщика. — Прошу учесть, что я не бедствую, наша семья состоятельная, может позволить себе небольшие расходы.
«Деньги, видимо, родительские, — подумал Турецкий. — Неужели просто так отдадут?»
— Я готова заплатить десять тысяч долларов, — она произнесла это так, словно предлагала миллион бессовестно подорожавших американских «рублей». Впрочем, сумма была приемлемая. Или, лучше сказать, могла бы ей быть…
