Этих клубов в Москве развелось… И вдруг заработала мысль, заработала память. Он почувствовал что-то неладное, это «что-то» росло, ширилось, как Вселенная после Большого взрыва. Заболела голова — какой-то ломкой, пружинящей болью. Хотелось импульса?
— Александр Борисович, вы как-то странно замолчали…
— Все в порядке, Татьяна Вениаминовна, я просто думаю. Спасибо вам большое. Возможно, вы нам здорово помогли…
Минуту он сидел с закрытыми глазами, восстанавливая дыхание. Не исключено, что Господь внял его молитвам. Он открыл глаза, набрал номер, отпечатавшийся в памяти. Приятный голос с эротическим придыханием сообщил, что данный абонент в данный момент ответить не может. И хорошо, что не может, что бы он сказал, если бы там ответили? Этот номер — просто фальшивка для посвященных.
Он пулей вылетел из машины, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, зашагал в обратном направлении. Взлетел на крыльцо издательского дома, ворвался в вестибюль.
— Вы к кому, молодой человек? — строго вопросил вахтер.
— Вот те раз, — изумился Турецкий, — я тут был пять минут назад.
— Ничего не знаю, — насупился вахтер. — Давайте пропуск или звоните, заказывайте.
— Ах, ну да, — вспомнил Турецкий, выхватывая удостоверение и суя в подслеповатые глаза. — У меня назначено, меня ждут…
Взлетел на второй этаж.
— Ой, — сказала девица с косичками, которую он уже видел, — у меня, возможно, дежа вю.
Он пронесся по коридору, влетел без стука и приглашения в кабинет Снежинской.
— Неужели соскучились? — редакторша оторвала хмурый взор от исчирканной верстки.
— Ключ, Элеонора Юрьевна, пожалуйста, — он протянул руку, — и ради бога, ни о чем не спрашивайте. Идет следствие.
— Ага, — насторожилась Снежинская, — на кого-то, кажется, снизошло озарение…
Он не стал соглашаться, спорить, схватил ключ, побежал в соседний кабинет, заперся. Выдвинул нижний ящик, выгреб оттуда всю макулатуру, стал искать. Ну, точно, вот оно — свершилось. Не сказать, что это была клубная карточка, ничего такого желтого, с виньетками, но название клуба… Видимо, штуковина пришла Эндерсу по почте, а конверт, где был адрес (пусть и липовый) он давно выбросил. На качественной, плотной, практически гербовой бумаге выпукло проступала надпись, извещающая о том, что руководство клуба будет счастливо видеть Алексея Михайловича в рядах своих постоянных членов. И никаких координат сего богоугодного заведения. Он несколько раз внимательно изучил надпись, обнюхал бумагу, положил на место, задвинул ящик. Кажется, дело тронулось с мертвой точки…
Он крадучись вошел в «розовую» комнату, где художник творил в одиночестве. Приблизился на цыпочках, встал за спиной. Художник восседал за массивным мольбертом. В подрамнике — загрунтованный холст. Венечка наносил краски на холстину — загребал их из банки лопаточкой и бросал на холст. Растирал указательным пальцем. Брал из другой банки, брызгал, растирал. Замирал, прислушивался к внутренним голосам, хватался за третью баночку. Вооружился чистой кистью, начал энергично размазывать. Турецкий, затаив дыхание, стоял у художника за спиной. В хаосе мазков возникало что-то похожее на американский флаг. Остальное могло быть скалами, могло быть облачным осенним небом или, скажем, фрагментом мусорной свалки.
Турецкий кашлянул. Дрогнула кисть в руке живописца. В картине появился не запланированный мазок — с точки зрения Турецкого очень даже уместный и «концептуальный».
Но Венечка придерживался другого мнения. Он выплюнул в пространство настоящее матерное слово и резко повернулся всем корпусом. Он был сегодня не таким, как вчера. Обтрепанные джинсы, застиранная бордовая майка гигантского размера, а шею обвивал размочаленный длинный шарф. На носу висела жирная капля краски.
— О, мама мия! — манерно пропел мальчик. — Зачем вы это делаете, мужчина?
— Обойдись без своего «голубого» сленга, — посоветовал Турецкий. — Представь, что ты нормальный человек.
— А я и есть нормальный человек! — возмутился Венечка.
— О, безусловно, ты нормальный. Среди ненормальных. Здравствуй, Венечка. Творишь?
— Творю, — согласился Венечка. — А вы в свою очередь пообещайте, что больше так делать не будете. Теперь мне придется все исправлять.
