— Ключи от квартиры где?
— М-м… — задумался Борис. — Один комплект нашли в квартире, другой комплект был на трупе. Родня пока не объявилась, претензий на квартиру не было. Один ключ, кажется, в управляющей компании… Про судьбу второго ничего не знаю. Квартира опечатана. Есть идеи, Александр Борисович?
— Добывай ключ и жди нас с Мещеряковой на хате Кошкина. Скоро будем.
— Слушаюсь, босс…
Было странное ощущение, что она не видела Бориса, отворившего им дверь. Смотрела сквозь него, словно он стеклянный, проигнорировала добродушное «здрасьте», вошла в квартиру осторожно, неуверенно. Дошла до проема, отделяющего прихожую от прочего пространства, оглянулась, нерешительно глянула на Турецкого. В этот момент она ему напомнила кошку, которую вносят в новую квартиру перед въездом жильцов. Борис и Турецкий переглянулись. Женщина не сдержалась— слезы потекли по щекам…
— Все в порядке, Евгения Геннадьевна? — тихо спросил Турецкий.
— Это не я придумала, — шмыгнула носом девушка. — Кто не умеет пользоваться счастьем, когда оно приходит, не должен жаловаться, когда оно уходит…
— О чем это она? — заворожено прошептал Борис, когда девушка вышла из прихожей.
— Цитирует кого-то, — пожал плечами Турецкий. — Сейчас это модно — цитировать великих.
— Мы тянем очередную пустышку, Александр Борисович, — жарко зашептал Борис. — Какой бы странной ни была эта дамочка, она не убивала своего жениха. Дело не только в том алиби, что устроили ей родители. В половине седьмого вечера во вторник двадцать шестого мая Мещерякову видели во дворе соседи. Она входила в дом. Даже если она бы выбралась как-то незамеченной, она не успела бы в час пик промчаться через добрую половину Москвы…
— Ну, хорошо, — разозлился Турецкий, — давай все бросим к чертовой матери! Эти не виноваты, те не виноваты. Есть конкретные идеи?
— Нет, — вздохнул Борис.
— Тогда помалкивай. И забейся куда-нибудь, постарайся не отсвечивать.
И снова это нелепое состояние, словно принял наркотик, расширяющий сознание. Червячок неторопливо высверливал дыру из подсознания. В квартире на проспекте Мира действительно проводили незаконную перепланировку. Снесли несущую стену, расширив помещение, приспособленное для домашней студии. Огромный зал, не менее пятидесяти квадратных метров, представлял собой нагромождение мебели и необходимых для творчества вещей. Старая продавленная кушетка мирно соседствовала с современным и достаточно дорогим журнальным столиком. Изысканные портьеры уживались с древним комодом на покосившихся ногах, «бабушкин» торшер — с ультрасовременной аудиосистемой, потертый ковер — с практически плоской «плазмой», висящей, ради экономии места, на стене. В квартире давно не производили ремонт, но нельзя сказать, что она выглядела авгиевой конюшней. Время от времени здесь пытались навести порядок, разложить по полкам баночки с красками, многочисленные кисти, палитры, мольберты, ненужные наброски, но самым непостижимым образом все возвращалось на место. Тем не менее, здесь было уютно, внутреннего протеста увиденное не вызывало.
— Мы строили планы, как нам сделать из этой квартиры уютное гнездышко, — бормотала Евгения. — Сами видите, здесь есть, где разгуляться дизайнерской мысли. Роман начал откладывать деньги на ремонт, а я — прокачивать своих знакомых в дизайнерских конторах, собирала проспекты, фиксировала интересные идеи…
— Вы еще не подавали заявления в загс?
— Что вы, — она покачала головой, — мы собирались пожениться не раньше осени. Студия Романа должна была выполнить крупный заказ, появились бы приличные деньги, мы смогли бы позволить себе путешествие во Флоренцию. Он так мечтал попасть в галерею Уффици…
— Ваши родители не были против вашего бракосочетания?
— Мои родители — золотые люди, — она не изменилась в лице. — Да, остались еще в них какие-то старорежимные комплексы, но, в принципе, они не упертые, не желают зла единственной дочери… Они видели Романа только раз, он произвел на них благоприятное впечатление, а про свадьбу я им пока не говорила. Они бы не расстроились, но заволновались бы — наверняка…
